Твой последний врач. Чему мертвые учат живых - [10]
Мне очень нравится работать со студентами, и, чтобы не упасть в грязь лицом, я всегда предварительно тщательно изучаю тему и на занятиях стараюсь давать ссылки на современные источники.
Прошу их спорить со мной или опровергать то, в чем я ошибаюсь, учу их не бояться отстаивать свое мнение и вижу, как постепенно они становятся старше, умнее и увереннее в себе. Я смотрю на них и вижу будущее медицины. Оно прекрасно!
Глава 2
Сколько весит сердце
В детстве меня покорил миф о Древнем Египте, когда после смерти сердце человека взвешивалось на весах. На одной чаше лежало перо богини Маат, олицетворяющее символ истины, справедливости и закона, а на другую чашу клали сердце. Если человек грешил и совершал много плохих поступков, то его сердце становилось тяжелым, перевешивая перышко, и его съедало трехликое чудовище. А если человек совершал больше хороших дел, то либо чаши весов находились на одном уровне, либо, в самых редких случаях, сердце было легче пера. И такого человека пускали в Царство Осириса (аналог Рая).
После этого мы даже во дворе играли в Страшный суд и взвешивали на самодельных весах, которыми служили два пластиковых ведерка, привязанных ленточками к разным концам палки, наши любимые игрушки из киндер-сюрприза, которые олицетворяли наши сердца.
Кто же мог подумать, что и во взрослом возрасте я продолжу заниматься оценкой массы органов, но уже немного для других целей.
Мы играем в «весы» и «экстрасенсов», но об этом чуть позже, а сейчас поговорим о вскрытиях.
У каждого отделения, города и врача есть своя норма аутопсий в год.
Конечно, при невыполнении плана мы не гоняемся за старушками, приговаривая: «Ну бахни ты энергетика, что тебе терять?!» Иногда это может быть 70, а иногда и 350 аутопсий в год. Плюс у каждого врача есть дежурства (к счастью, не ночные), когда он ходит на биопсии и на аутопсии. В итоге все эти 70–350 тел разбиваются между нами почти поровну. К примеру, в большие выходные дежурства бывают один раз в три дня, то есть, например, 3 января на работу выходит Саня, 6 января – Тоня, 9 января – я.
Сегодня была моя очередь. Еще вчера днем к нам зашла лаборантка Даша и сообщила, что к нам привезли женщину 68 лет, смерть на дому. Так что я заранее знала, что мое утро начнется со вскрытия.
Папа привез меня на работу совсем рано, поэтому этим теплым осенним утром я решила взять латте с сиропом «имбирный пряник» и корицей в кофейне, в которой сама раньше работала бариста, и немного пройтись по центральной улице.
Я обожаю замедляться и наблюдать за всем, что меня окружает. Я стараюсь не бежать, не торопиться и не суетиться, захлебываясь в пучине важных, на первый взгляд, дел, а проживать свою жизнь действительно осознанно, наслаждаясь минутами уединения с самой собой. Мне нравится медленно идти по любимой улице, которая только начинает облачаться в яркие осенние краски, вдыхать воздух раннего утра, который всегда кажется каким-то особенным. Я думаю, что именно так пахнет начало новой жизни. Я люблю ощущать вкус кофе, смаковать его, а не поглощать залпом на бегу одним глотком, чувствовать, как имбирный вкус обволакивает каждый вкусовой рецептор языка. Люблю слушать пение птиц, обрывки разговоров и музыку из просыпающихся кафе, видеть небо и вглядываться в сонные утренние лица людей, гуляющих с собаками.
Я вдруг резко остановилась и повернула голову налево, где среди кустов замелькали черно-белые пятна. Из-за своей кошмарной близорукости (почти минус восемь) я вынуждена почти десять лет носить линзы и очки, втайне мечтая о лазерной коррекции зрения. Но у каждого минуса есть и свои плюсы: в противовес плохому зрению у меня начал развиваться острый слух, поэтому родное похрюкивание я узнаю, даже если источник этих звуков будет на расстоянии десятков метров. Саня называет эту суперспособность «бульдожий радар».
– ОРИ-ИО-О-О-ОНЧИК, иди ко мне, радость моя!
Я выбросила стаканчик с остатками кофейной пенки в ближайшую мусорку, присела на корточки, расставив руки в стороны, и уже через две секунды меня чуть не сбил с ног радостный шестнадцатикилограммовый французский бульдог. Смешались в кучу лапы, слюни… Орион (так назвал его хозяин за черно-белую окраску и схожесть с печеньками «Орео»), гарцуя вокруг меня, щедро оставлял на моем пальто свою шерсть, но разве это важно, когда у меня от улыбки аж сводит щеки?
– Татьяна, а вы что сегодня так рано?
Ко мне подошел хозяин бульдожки – пожилой интеллигентный мужчина около семидесяти лет, в толстых очках в ореховой оправе с серебряной цепочкой, который раньше преподавал иностранные языки в педагогическом вузе. Мы познакомились, когда я впервые увидела Ориона и подошла к его хозяину с просьбой погладить это черно-белое чудо.
– Доброе утро, Леонид Николаевич. Меня сегодня папа рано привез, я решила прогуляться и вот, к счастью, встретила свой любимый антистресс. Как у вас дела?
– Потихоньку. Решил вот не давать своим нейронам закостеневать, как вы говорите, и начал читать в оригинале Les Misérables. Угадаете, что это за произведение? Вы точно его знаете.
– Что-то на французском. В английском misery означает «страдание», так даже зовут героиню книги Стивена Кинга, но я не совсем понимаю, о какой книге идет речь. Страдающие? Нет? А можно подсказку?
С человеческим телом часто происходят чудеса. Любое отклонение от принятой нормы не проходит незамеченным. Среди нас живут карлики, гиганты и лунатики. Кто-то подвержен галлюцинациям, кто-то совсем не может есть, многие тоскуют от недостатка солнца. Эти метаморфозы всегда порождали небылицы и мифы, пока наука всерьез не взялась за их изучение. Гэвин Фрэнсис исследует самые живучие мифы и объясняет их природу. Он обращается к изменениям в теле своих пациентов, как долгожданным, так и нежелательным, и объясняет, почему эти метаморфозы не случайны и важны для всего человечества.
«Врата смерти» – именно так в XIX веке называли операционные театры. Все потому, что половина тех, кто попадал в госпиталь или на операционный стол, умирали либо до, либо после проведения процедур, хотя они и стали безболезненными после появления эфира. Это была эпоха, когда даже простой перелом мог привести к ампутации, так как хирурги и медсестры и не думали мыть руки и инструменты, они не знали, что таким образом сами убивают тех, кого хотели поставить на ноги. Загадка послеоперационной смерти долгое время оставалась без ответа, и только Джозеф Листер смог решить ее, воспользовавшись микроскопом, природным любопытством, чрезмерным упорством и верой в светлое будущее.
Биологическое оружие как средство массового поражения запрещено международными соглашениями. Наличие химического и биологического оружия послужило поводом для американскою вторжения в Ирак (этого вида оружия там не оказалось) и свержения режима С.Хусейна. Наличием такого оружия в Сирии и вероятностью его попадания в руки террористов западные эксперты ныне пытаются обосновать необходимость проведения операции против правительства Асада в Сирии. О том, какие угрозы несет биологическое оружие, о принципах его действия и с какими опасностями столкнется человечество при попадании этого оружия в руки террористов рассказывается в этой книге.
Несмотря на то, что проблема мальформации Киари является предметом изучения и обсуждения уже более века, единого алгоритма диагностики, определений показаний, выбора методов и объема хирургического лечения и оценки его результатов не существует и по сей день. Цель работы — повышение эффективности хирургического лечения путем совершенствования диагностики, уточнения показаний к хирургическому вмешательству и оценки его результатов на основании исследования показателей ликвородинамики.
В книге представлен текст одноименной диссертации, защищенной на сессии ученого совета НИИ нейрохирургии имени академика Н. Н. Бурденко в 2012 году.
Работа содержит рекомендации по этиологии, эпидемиологии, клинике, диагностике, профилактике, лечению вирусных гепатитов. Предназначено для врачей–специалистов военных организаций здравоохранения, медицинских подразделений соединений и воинских частей Вооруженных Сил.
Лес, в котором летом так весело собирать грибы, кажется знакомым, как свои пять пальцев, а родной город с его улочками и скверами – небольшим и уютным. До тех пор, пока кто-нибудь не затеряется в нем: близкий человек, лучший друг, сосед, чья-то бабушка или незнакомый ребенок. Эта книга о том, как люди ищут и находят, как учатся конструктивно сопереживать и действуют даже в самых тревожных ситуациях. Это одновременно заметки журналиста и дневник волонтера поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт», который делает все, чтобы потерявшийся человек не пропал.
Тело человека – это безмолвный свидетель случившейся смерти, оно ничего не скрывает и всегда несет в себе правду. Когда смерть внезапна и необъяснима, доктор Ричард Шеперд обязательно выясняет ее причину. Каждое вскрытие – это отдельная детективная история, и автор с помощью проницательности разрешает головоломку, чтобы ответить на самый насущный вопрос: как этот человек умер? От серийного убийцы до стихийного бедствия, от «идеального убийства» до чудовищной случайности, доктор Шеперд всегда в погоне за истиной.
Правосудие часто кажется нам закрытым миром, связанным с повседневной жизнью, отдельными новостными репортажами и вымышленными сюжетами телепрограмм. Тайный адвокат хочет приоткрыть эту завесу, показать как оно работает и, как это часто бывает, не работает. Здесь приведены правдивые истории из зала суда. Иногда они смешные, часто захватывающие, порой шокирующие. От преступников до адвокатов, а также жертв, свидетелей и стражей правопорядка – здесь вы встретите лучших и худших представителей человечества.
«Я исколесил мир в поисках проблем» – так могла бы начинаться история какого-нибудь авантюриста, стремящегося испытать себя в экстремальных условиях. И это была бы книга о приключениях, полуправдивых и захватывающих. Но автор этой фразы и книги совсем не путешественник и крайне далек от художественного вымысла, ведь ему довелось столкнуться с самой неприглядной реальностью, какую только можно себе представить, – войной. Доктор Нотт побывал в Афганистане, Ираке, Сирии и других горячих точках, оперировал и принимал роды под грохот разрывающихся снарядов и вытаскивал с того света людей в условиях, не имевших ничего общего с хорошо оборудованными европейскими клиниками.