Я вошла в комнату и, не дойдя до кровати, остановилась — бабушка лежала в какой-то неловкой позе, глаза ее были открыты и неподвижно смотрели в одну точку. Я окликнула ее, уже что-то понимая, но еще не до конца веря этому. Она не шевельнулась, и тогда мне стало страшно, я закричала. Забыв о телефоне, побежала к соседке, но той не было дома. Я знала, что и в других квартирах никого, все на работе. Вспомнила о ждущей у телефона маме, подскочила к трубке и что-то такое выпалила.
Они примчались вместе, мама и папа, но минут через двадцать. А за это время вот что случилось. Я подошла к бабушке, и хотя мне было очень страшно, прикрыла ей глаза ладонью — как это делается, я не раз видела в кинофильмах. Но бабушкины глаза не хотели закрываться! Пришлось несколько минут подержать руку на ее лице. И вот за это время страх мой куда-то улетучился. Беспомощная, неподвижная бабушка лежала на кровати и была как бы укором мне, полной здоровья и энергии. На какой-то миг я ощутила себя вампиром, насосавшимся бабушкиной крови — такой она стала прозрачной, светящейся, и так жарко горели мои щеки. Когда я держала руку на бабушкином лице, меня поразило, что оно было ледяным. Притронулась к руке — тоже холодная и какая-то твердая. «Как же так? — металось в голове. — Теплая бабушка превратилась в холодную бездушную колоду?» И хотя я не раз видела покойников — правда, в основном, со стороны или в фильмах — в сознании никак не мог уложиться тот факт, что еще недавно движущийся, дышащий человек вдруг стал чурбаном, и его надо поскорей зарыть в землю.
Будто кто перетряхнул мои мозги. Мне показалось, что я живу среди ненормальных: вокруг рыщет смерть в поисках все новой и новой добычи, а люди преспокойно живут, едят, поют песни, занимаются разной чепухой, вместо того, чтобы все свои силы направить против этого ужаса. И ведь каждый знает, что он смертен, но думает, будто его кончина за горами. Вся история человечества с ее войнами, голодом и болезнями предстала вдруг чем-то таким ненормальным, что я с ужасом подумала — как человеку удалось вообще выжить?
К приходу родителей я уже совсем перестала бояться. На подоконнике метался в клетке бабушкин любимец, попугай Петруша, и как-то испуганно спрашивал: «Кто там? Кто там?» А я сидела на стуле у кровати и думала, думала, думала.
«Врожденная имморталистка», — сказал папа, когда я за ужином в очередной раз стала толковать о том, что человек должен жить вечно. Заглянула в энциклопедический словарь, но слова «имморталист» там не нашла, зато было нечто похожее, но совсем с иным смыслом — «имморалист», то есть человек без нравственных устоев. И еще «иммортели» — то же, что бессмертники.
Знаю, что нельзя так долго убиваться, а все равно то и дело захожу в бабушкину комнату, подолгу сижу на ее сундуке. Я стеснялась приводить сюда подружек — комната казалась мне по-деревенски убогой, и когда хотелось показать кому-нибудь Петрушу, забирала отсюда клетку, отчего бабушка сердилась. Я не желала, чтобы подружки видели этот обшарпанный платяной шкаф, буфет, поеденный шашелем, допотопный сундук и особенно икону Богородицы на стене, которую бабушке подарила на день рождения Максимовна.
Из-за этой иконы был скандал: папа кричал, что он партийный, и в его доме не место иконам, а бабушка упрямо говорила, что в своей комнате она имеет право держать все, что угодно, даже лошадь. Эта лошадь так затронула мое воображение, что какое-то время я всерьез ожидала ее появления. Этого, конечно, не случилось, зато бабушка однажды привела бездомного пса Гаврика, который две недели просидел на троллейбусной остановке под нашими окнами в ожидании бросившего его хозяина.
Бабушка не раз повторяла: «Вот когда помру, можете все выкинуть из моей комнаты и обвешать ее своей шушерой». Так называла она красочные рекламные плакаты и календари, которыми мама обклеила прихожую, кухню и даже туалет. Бывало, остановится бабушка перед яркой фотографией какой-нибудь стереоустановки или известной певицы и качает головой: «И зачем такое вешать? Зачем все время смотреть на это? Смотреть надо на того, кого больше всего любишь, висеть должно то, к чему сердце лежит, что радует или печалит». Потому в ее комнате и висели фотографии всех родственников и Богородица, которую она считала матерью всех матерей.
Когда дома никого нет, я сижу в бабушкиной комнате, и мне слышатся ее шаги. А однажды вдруг четко прозвучал ее голос: «Настя, ты обедала?»
Родителей это почему-то пугает.
Отец по вечерам проводит со мной философские беседы:
— Мир, Настя, так устроен, что в нем нет ничего вечного. Сбрасывают листья деревья, умирают звери, птицы. Человек — частица природы, поэтому не может быть исключением. Во всей этой непрочности есть своя прелесть. На место отжившего приходит молодое, юное. Настанет время, не будет и нас, поэтому надо любить и ценить жизнь. Как говорила бабушка, это великий дар природы.
— Мерси твоей природе за такой дар, — зло отвечаю я. — Уж коль произвела на свет, будь милостива, избавь от ужаса смерти.
— Может, как раз этот ужас и движет человеческий прогресс. Вообрази, что было бы, стань мы бессмертны. Всеобщий хаос. Неужели тебе хотелось бы, скажем, десять лет сидеть в девятом классе?
