Твой навсегда - [23]

– Да, ты прав, Саймон, – согласилась Эллен. – В этом нет смысла.

– Но я чертовски дотошный. Ты этого не знала? – Он тихо засмеялся. – У Гаса была привычка досаждать мне подобными головоломками. У него это был род недуга – дразнить меня. Размахивать перед носом наживкой, пока я войду во вкус. Я наловчился решать его шарады, но это послание не могу расшифровать. Каким бы своевольным человеком он ни был, я не думаю, что он мог покончить с собой, не рассказав мне свою историю. Не мог он задать мне эту задачку, просто чтобы растравить меня.

– О Боже… – пробормотала Эллен. – Я даже не подозревала!

– Я сломал голову над этой проклятой историей. Гас был ранен во Вьетнаме, но я не знаю деталей. И еще с ним что-то случилось, когда я был маленьким. Я помню только, что моя мать тогда была очень расстроена. Потом она умерла, и я вообще перестал замечать что-либо. То время осталось большим белым пятном в моей памяти.

Хотя Эллен тогда была шестилетней девочкой, она помнила день, когда погибла мать Саймона. Она сгорела в собственном доме, где печь топилась дровами. Говорили, что пожар возник от искры. Для любого ребенка даже во сне не может быть худшего кошмара. Для Саймона он стал явью.

С того времени он отдалился от всех остальных детей. Он знал ужасный секрет, какого не пожелаешь знать никакому ребенку.

– С тех пор как началась моя жизнь с Гасом, – продолжал Саймон, – я отучился задавать вопросы о некоторых вещах. Однажды я попросил его показать снимки, которые он сделал во Вьетнаме. Он страшно разозлился, и с тех пор я больше никогда его не просил. То же самое было всякий раз, когда я спрашивал о моей матери. Поэтому я тоже перестал о ней упоминать.

– Есть кто-нибудь еще, кто может это знать? Саймон покачал головой:

– Из семьи больше никого не осталось. А у Гаса, насколько я знаю, не было друзей. В сильном подпитии он иногда произносил страстные речи в адрес воображаемого врага. Нес всякую околесицу наподобие: «Ты будешь гореть в аду!» или «Я увижу, как ты в муках корчишься в пламени!» Я думаю, это были отголоски Вьетнама и потрясение от того, что произошло с моей матерью. Плюс виски, – добавил Саймон.

– Я понимаю, – сказала Эллен. В эту минуту ей ужасно хотелось броситься к нему, взять его за руку или положить свою голову ему на плечо. Но она не посмела поддаться своему порыву.

– Когда Гас начинал разносить того парня, ну, того, которому он желал гореть в аду, для меня это было сигналом. Это значило, что пора уматывать из дома и ночевать в лесу. – Саймон быстро взглянул на Эллен краем глаза и добавил: – Или в твоей комнате, что было лучше. Тепло, мягко. И пахло хорошо. Ты была так добра ко мне, со всеми теми булочками, какао и другой пищей. Мой ангел-хранитель с пластиковыми контейнерами.

Ласковый тон его голоса поверг ее в трепет.

– Не смейся надо мной, – прошептала она. – Мне нужна была уверенность, что ты накормлен. Ты ничего не ел в доме Гаса.

– Ну, это не совсем так, – возразил Саймон. – С утра как раз все было хорошо, и только к вечеру он становился груб. К тому времени он уже был сильно пьян. Гас никогда не хотел есть, когда пил, потому что это портило ему кайф. А еще были вечера, когда он заводил одну и ту же песню: «Какой дьявол таится в сердцах мужчин!». Это нагоняло страшную тоску, и я всегда старался сбежать, чтобы не слушать его пустых тирад.

Этот небрежный ироничный тон снова вызвал у Эллен комок в горле. Саймон даже сейчас притворялся, что все это не имело для него большого значения.

– Может, это бессвязное электронное послание – всего-навсего алкогольный бред. – Он произнес это так, будто пытался убедить самого себя. – Полагаю, я этого никогда не узнаю.

– Ты когда-нибудь пробовал ответить ему по e-mail? – спросила Эллен.

– Боже мой! Много раз! Но всегда без результата. Потом пришло письмо Хэнка, и я наконец понял, почему Гас молчал все это время. – Саймон зарыл лицо в руки. – Сам я тогда глубоко увяз в Афганистане… с одним напряженным проектом. Если бы я знал… хотя, по существу, это ничего не изменило бы. Электронное послание Гаса по дате совпадает со днем его смерти. Просто я хотел бы… Ах, к черту все это! Если б желания были лошадьми, нищие ездили бы верхом. Моя мать обычно повторяла эту пословицу.

Сверчки по-прежнему пели в ночи, ветер продолжал шелестеть и вздыхать. Эллен молчала, прижав кулаки к своим дрожащим от переживания губам.

– Ты знала, что некоторые из вьетнамских фотографий Гаса получили журналистские призы? – спросил Саймон.

– Нет, – ответила она тихо. – Я этого не знала.

– Он был талантливым фотографом. Во всяком случае, до ранения. После этого начались все беды. Но он действительно был мастером своего дела. Один из лучших.

– Как и ты, – сказала Эллен. – Он гордился тобой.

– Гм… – Саймон пожал плечами.

– Я так считаю, – настаивала Эллен.

– Ты же никогда не видела моих работ, – беспечно-веселым тоном сказал Саймон. – Откуда ты знаешь?

– Просто знаю.

Они молча смотрели друг на друга. Ночные тени окутывали обоих своим успокаивающим таинством. Эллен чувствовала, как мотыльки кружатся и ныряют внутри ее головы.

Саймон протянул руку и осторожно убрал с плеч ее волосы.