Твой день и час - [23]

Лишь следственное отделение пребывало нынче в глубоком унынии: головы болели у многих, а ранняя пьянка исключалась: вчера залетел на дежурстве Фаткуллин. Он после работы сбегал к своей подружке Надьке в кафе, нарезался там до совершенного опупения и вернулся таким в отдел, где его уже искали: на мясокомбинате задержали вора с колбасой, надо было разбираться. Из начальства этим делом решил заняться зам по службе майор Байдин, молодцеватый коротышка, вечно ходящий в сверкающих сапогах. Увидав «самого старого старшего лейтенента» — что-то бубнящего, с некоординированными движениями — Байдин закричал: «Вы в нетрезвом состоянии! Вы употребили! Я вас отстраняю!» — и Фаткуллин немедленно исчез, смылся. Послали машину за Бормотовым — тому пришлось ехать, самому разбираться с кражей, выслушивать байдинские крики. Поехали ночью к Фаткуллину — но там окна были темные и никто не открыл. Конечно! Уж не думали ли они, что напали на дурака? Он был мужик битый, тертый и умел прятать концы в воду. Рано Байдин потирал руки, предвидя любезное всякому начальству судилище. Утром Фаткуллин явился как огурчик и на разборе, проведенном в отделении, отперся ото всего внаглую: никак нет, вчера, на дежурстве, он был абсолютно трезв. Байдин даже растерялся: «Вы ведь и говорить-то толком не могли!» — «Так я нерусский… русский худо знаю…» — «От вас пахло!» — «Это может быть. В обед выпил бутылку пива — ну и что?» — «Почему не ушли сразу, исчезли?» — «Я обиделся. Смотрю — кричат на меня, обижают, отстраняют… расстроился, понимаешь…» — «Пойдете на экспертизу». — «Это пожалуйста. Только знайте, что я вчера от расстройства зашел к другу, там выпил, действительно…» Иди, подкопайся к нему! Взбешенный зам вызвал дежурившего вчера Колю Мельникова: «Вы ведь видели, в каком он был состоянии, подтвердите!» Однако Колю еще труднее было расколоть, чем Фаткуллина: он туго знал, что начальство начальством, а жить ему с коллективом. «Я почем знаю, чего с меня-то спрашивать? Нет мне больше дела, кроме как своих же сотрудников обнюхивать… Навезут шарамыг, хулиганья полную дежурку — от них успевай только отмахиваться. Не знаю, какой он был, и отвяжитесь от меня». Такой получился концерт. Вывернулся Фаридыч! Байдин аж взмок от ярости: он-то рассчитывал на принципиальную постановку вопроса в плане укрепления дисциплины, борьбы с пьянкой в отделе, на суд чести…

В кабинет Фаткуллин вернулся радостный.

Явился старый фаткуллинский дружок Хозяшев, и они захихикали, потешаясь над глупым начальством, так легко обведенным вокруг пальца. Этих двоих связывал возраст, в какой-то степени общая биография, общее дело: выслуга. Они воевали, кончили юридические школы, были следователями прокуратуры, оба вылетели оттуда в разное время за грехи, работали на заводах, а когда в милиции организовали следственный аппарат, угодили в него по партийной мобилизации, как опытные кадры. Но стаж прежней следственной работы им не засчитали в выслугу, соответственно отодвигалась и пенсия, и — прилично. Чуть не каждый месяц они писали и отправляли письма: министру, председателю Совета Министров, в Президиум Верховного Совета, Генеральному секретарю…

Внезапно дверь отворилась, и в кабинет вступил начальник БХСС отдела майор Кочев. Следователи притихли: Виктор Николаевич был председателем суда офицерской чести. Он работал здесь давным-давно, год оставался на пенсии.

— Ну что, пьяная рожа, получил по заслугам? — сурово обратился он к Фаридычу. — Ж-жалко, жалко, что ты ко мне в лапы не попал, я бы тебе врезал…

— Разве получил? — замямлил Фаткуллин. — Я вроде как не заметил…

— Не понял, значит, ничего… До таких лет дожил и не усвоил до сих пор: не можешь пить — не пей! Выпил — сиди, помалкивай, не разводи сабантуй. Может, пронесло бы тихонько… Господи, ну что за милиционер пошел: и пить, и работать разучился. Раньше и то, и другое делали — и все ладно было. Когда я сюда пришел, начальником был майор Кушнарев, потом подполковника ему дали. Он и сам пил, и другим это прощал — если с умом. Богом считался в оперативной работе. Он после войны знаешь чем занимался? Толкался в лагерях среди тех, кто раньше в плену был. Сам под пленного косил: жил с ними, на работу ходил — выявлял, короче. Та еще хватка была… Как-то тут студентку задержали, по подозрению в краже вещей из общаги. А доказательств-то нет! Вот завел он ее в свой кабинет, туда же втолкнул нашу агентшу, старую ханыгу, и — выходит, дверь на ключ: вроде как по срочному делу его позвали. Только вышел — бандерша к девчонке подскакивает, к окошку толкает ее: «Беги, беги скорей!.». Та и полезла. А снаружи ее уж Кушнарев встречает: «Куда собралась, голубка? Не знаешь, что полагается за попытку к бегству?» Как-кой ход, скажи? Если, мол, не виновата — зачем бежишь? А семь или даже шесть классов всего имел. Здоровый, рожа красная, глазки маленькие, кулаки — во! Его и урки боялись, уважали, в те времена тоже заслужить надо было, контингент серьезный работал, не то что нынешние алкаши да шарамыги. С нами не церемонился особо: увидит, что кто-то перебрал, затащит к себе, и — в ухо. Сам разбирался, всех замполитов в гробу видал. И опера, участковые — ему под стать. Образование малое — но и ребята были простые, умели со шпаной на равных говорить. Вечером, бывало, пистоль в карман, стакан хватил и — сгинул. Глядим — или сведения ценные тащит, или в разработку кого-нибудь волокет. А теперь иной, глядишь — ходит, кум королю, как же — у него вуз за плечами, хоть сейчас, мол, увольняйте — что я, работы не найду? Так и служит — не крутится, а пакостит больше-то. Ну, это больше молодежь, конечно… А ведь ты, Фаридыч — на год старше меня, как ты сорвался? Хоть бы совесть поимел…