". Такие укоры конечно многим не нравились, и находились люди, которые даже не
стыдились поносить проповедника и смущать совесть его паствы. На борьбу с этими злыми людьми Иоанн должен быть не мало
тратить времени и трудов; но он с безграничным самоотвержением прощал все такия злословия, когда они касались лично его.
Зато глубокою скорбию поражалось его сердце, когда по тем или другим причинам слушатели охладевали к его беседам и
увлекались какими-нибудь новыми театральными увеселениями. Подобныя явления бывали нередко среди этого горячаго,
страстнаго, легкомысленнаго и подвижного народа, который быстро менялся в своем настроении и в один день мог портить то,
что созидалось годами. Как ни дорог был им златословесный проповедник, о котором они тосковали, когда не видели или не
слышали его в течение нескольких дней; но достаточно было устроить в театре какой-нибудь необычайный гипподром с его
увлекательными скачками, как антиохийцы покидали церкви и устремлялись смотреть на лихия скачки. Такое непостоянство и
легкомыслие до крайности огорчало великаго проповедника, и он неоднократно с горечью восклицал: "Неужели напрасно
тружусь я? Неужели сею я на камне, или среди терновника? Опасаюсь, что мои усилия не приведут ни к чему
[16]". Еще более огорчало его неблагоговейное поведение в церкви. "Можно ли сказать? Церковь сделалась
театром! Сюда приходят женщины одетыя с большим неприличием и безстыдством, чем те, что блудодействуют там. За собой они
привлекают сюда и безстыдников. Если кто хочет соблазнить женщину, ни какое место, мне думается, не кажется ему удобнее
церкви; и если кому нужно продать или купить, церковь ему кажется удобнее, чем площадь. Здесь сплетничают, здесь
выслушивают сплетни более, чем где-нибудь, и если вы желаете знать новости, то здесь вы узнаете их более, чем у
судилища, или в приемной врачей... Терпимо ли это? Можем ли мы снести это? Каждодневно я утомляюсь и терзаюсь из-за
того, чтобы вы вынесли отсюда полезное назидание, а вы уходите с большим вредом, чем с пользой
[17]". Но приступ негодования и гнева тотчас же уступал место любви и прощению, лишь только проповедник
замечал действие своего укора. Не вынося своей собственной суровости, он уже спешил загладить ее и просил прощения у
своих легкомысленных духовных детей. "Чувствую, говорил он, что я употребил слишком жестокие укоры. Простите меня. Так
бывает со всякой болящей душой. Но это я говорю не от враждебнаго сердца, а от безпокойства за вас любящей души. Поэтому
ослабляю свою суровость
[18]". Бывали случаи, когда непостоянство и ветряность
антиохийцев еще более выводили Златоуста из терпения и он метал в них громы праведнаго гнева, но и среди этих раскатов
обличения и укоров всегда слышался господствующий тон любви. Пастырь строго укорял свою паству потому, что любил ее, и
она смиренно сносила его заслуженные укоры, потому что и сама любила его. Это были два друга, соединенные между собою
неразрывными узами любви и преданности. Серьезная и глубокая, равно как и святая любовь Иоанна к своей пастве отнюдь не
походила на то лживое ласкательство честолюбцев и народных трибунов, которые своею лестью опьяняют толпу, чтобы легче
подчинить ее игу своего самовластия. Иоанн был чужд всякаго подобнаго ласкательства, умел говорить горькую истину в
глаза своим слушателям; но если когда высказывал к ним любовь, то от всей глубины искренняго сердца. Какою неподдельною
искренностью звучат следующия его слова: "я ношу вас в сердце своем, вы занимаете все мои помыслы. Велик народ, но
велика и любовь моя к нему и вам не тесно будет в душе моей. У меня нет другой жизни кроме вас и попечения о вашем
спасении
[19]".
Будучи истинным выразителем духа Христова, св. Иоанн в качестве
пастыря главным образом заботился о тех труждающихся и обремененных, которых с безграничною любовью призывал к Себе и
Сам Спаситель Христос. Его любящее сердце особенно было открыто для меньшей братии и он, как попечительный отец, вникал
во все ея нужды, не только духовныя, но и материальныя, житейския. Когда положение бедных жителей становилось
почему-либо особенно тяжелым, Златоуст смело выступал ходатаем за них, и если причиною ухудшения их положения была
алчность или притеснения со стороны богатых, то он, как истинный народный попечитель, сильно укорял последних, не жалея
слов для изобличения их алчности и жестокости. По временам проповеди Иоанна почти исключительно заняты были положением
бедных жителей города, так что высказывались даже упреки ему за то, что он только и говорит о бедных, как будто другие и
не заслуживают его внимания и назидания. Златоуст на это отвечал, что ему дорого спасение всех, богатых или бедных; но о
бедных он особенно заботится потому, что в попечении пастыря нуждаются но только их души, но и тела, почему и Спаситель
на страшном суде будет спрашивать, накормили ли мы голоднаго, одели ли нагого. "Посему я не перестану повторять: давайте
бедным, и буду неустанным обвинителем тех, кто не дает[20]". И действительно он
никогда не переставал повторять этого призыва и был истинным отцем бедных и нищих тем нищелюбцем, нищелюбие котораго и
сделало его особенно дорогим для православного русскаго народа, и доселе считающага нищелюбие и милостыню главною
добродетелью всякаго истиннаго христианина.
