Творения - [19]

И курским соловьем

С вершины портахала

Поет родной России Ка^*,

Вся надрываясь хриплою грудью.

На родине, на севере, ее

Зовут каргою.

Я помню, дикий калмык

Волжской степи

Мне с сердцем говорил:

136

«Давай такие деньги,^*

Чтоб была на них карга».^*

Ноги, усталые в Харькове,

Покрытые ранами Баку,

Высмеянные уличными детьми и девицами,

Вымыть в зеленых водах Ирана^*,

В каменных водоемах,

Где плавают красные до огня

Золотые рыбы и отразились плодовые деревья

Ручным бесконечным стадом.

Отрубить в ущельи Зоргама^*

Темные волосы Харькова,

Дона и Баку.

Темные вольные волосы,

Полные мысли и воли.

Весна 1921

136 . Новруз труда

Снова мы первые дни человечества!

Адам за адамом^*

Проходят толпой^*

На праздник Байрама^*

Словесной игрой^*.

В лесах золотых

3аратустры,

Где зелень лесов златоуста!

Это был первый день месяца Ая^*.

Уснувшую речь не забыли мы

В стране, где название месяца — Ай

И полночью Ай тихо светит с небес.

Два слова, два Ая,

Два голубя бились

В окошко общей таинственной были…

Алое падает, алое

На древках с высоты.

Мощный труд проходит, балуя

Шагом взмах своей пяты.

Трубачи идут в поход,

Трубят трубам в рыжий рот.

Городские очи радуя

Золотым письмом полотен,

То подымаясь, то падая,

Труд проходит, беззаботен.

Трубач, обвитый змеем

Изогнутого рога!

Веселым чародеям

Широкая дорога!

Несут виденье алое

Вдоль улицы знаменщики,

Воспряньте, все усталые!

Долой, труда погонщики!

Это день мирового Байрама.

Поодаль, как будто у русской свободы на паперти,

Ревнивой темницею заперты,

Строгие, грустные девы ислама.

Черной чадрою закутаны,

Освободителя ждут они.

Кардаш^*, ружье на изготовку

Руками взяв, несется вскачь,

За ним летят на джигитовку

Его товарищи удач.

Их смуглые лица окутаны в шали,

А груди в высокой броне из зарядов,

Упрямые кони устало дышали

Разбойничьей прелестью горных отрядов.

Он скачет по роще, по камням и грязям,

Сквозь ветер, сквозь чащу, упорный скакун,

И ловкий наездник то падает наземь,

То вновь вверх седла — изваянья чугун.

Так смуглые воины горных кочевий

По-братски несутся, держась за нагайку,

Под низкими сводами темных деревьев,

Под рокот ружейный и гром балалайки.

Начало мая 1921

137 . Кавэ-кузнец

Был сумрак сер и заспан.

Меха дышали наспех,

Над грудой серой пепла

Храпели горлом хрипло.

Как бабки повивальные

Над плачущим младенцем,

Стояли кузнецы у тела полуголого,

Краснея полотенцем.

В гнездо их наковальни,

Багровое жилище,

Клещи носили пищу —

Расплавленное олово.

Свирепые, багряные

Клещи, зрачками, оловянные,

Сквозь сумрак проблистав,

Как воль других устав.

Они, как полумесяц, блестят на небеси,

Змеей из серы вынырнув удушливого чада,

Купают в красном пламени заплаканное чадо

И сквозь чертеж неясной морды

Блеснут багровыми порой очами чёрта.

Гнездо ночных движений,

Железной кровью мытое,

Из черных теней свитое,

Склонившись к углям падшим,

Как колокольчик, бьется железных пений плачем.

И те клещи свирепые

Труда заре пою.

И где, верны косым очам,

Проворных теней плети

Ложились по плечам,

Как тень багровой сети,

Где красный стан с рожденья бедных

Скрывал малиновый передник

Узором пестрого Востока,

А перезвоны молотков — у детских уст свисток, —

Жестокие клещи,

Багровые, как очи,

Ночной закал свободы и обжиг

Так обнародовали:

«Мы, Труд Первый и прочее и прочее…»

Начало мая 1921

138 . Иранская песня

Как по речке по Ирану,

По его зеленым струям,

По его глубоким сваям,

Сладкой около воды,

Ходят двое чудаков^*

Да стреляют судаков.

Они целят рыбе в лоб,

Стой, голубушка, стоп!

Они ходят, приговаривают.

Верю, память не соврет.

Уху варят и поваривают.

«Эх, не жизнь, а жестянка!»

Ходит в небе самолет

Братвой облаку удалой.

Где же скатерть-самобранка,

Самолетова жена?

Иль случайно запоздала,

Иль в острог погружена?

Верю сказкам наперед:

Прежде сказки — станут былью,

Но когда дойдет черед,

Мое мясо станет пылью.

И когда знамена оптом

Пронесет толпа, ликуя,

Я проснуся, в землю втоптан,

Пыльным черепом тоскуя.

Или все свои права

Брошу будущему в печку?

Эй, черней, лугов трава!

Каменей навеки, речка!

Май 1921

139 . "С утробой медною…"

1

С утробой медною

Верблюд,

Тебя ваял потомок Чингисхана.

В пустынях белых, с шелестом сухих бумаг,

Письменного стола

Колючей мысли вьюк несешь —

Кузнец случайно ли забыл дать удила? —

Туда, где звон чернильных струй,

На берега озер черниловодных,

Под деревом времен Батыя, копной его ветвей,

Нависших на глаза, на лоб писателя,

Семьей птенцов гнезда волос писателя,

Кто древней Галиле<е>

Дал грани большаков и угол.

Проносишь равенство, как вьюк,

Несешься вскачь, остановивши время

Над самой пропастью письменного стола, —

Где страшно заглянуть,

Чтоб звон чернильных струй,

Чей водопровод —

Дыхание песчаных вьюг,

Дал равенство костру

И умному огню в глазах

Холодного отца чернильных рек,

Откуда те бежали спешным стадом,

И пламени зеркальному чтеца,

Ч<ей> разум почерк напевал,

Как медную пластину — губ Шаляпина

Толпою управлявший голос.

Ты, мясо медное с сухою кожей

В узорном чучеле веселых жен,

По скатерти стола задумчивый прохожий, —

Ты тенью странной окружен.

В переселенье душ ты был,

Быть может, раньше — нож.

Теперь неси в сердцах песчаных

Из мысли нож!

Люди открытий,

Люди отплытий,

Режьте в Реште^*

Нити событий.

Летевший

Древний германский орел,

Утративший Ха,

Ищет его

В украинском «разве»,

В колосе ржи.