Творцы грядущего - [11]

Все остальные лезут вверх по шахте, в которой стоит такой дым, что не продохнуть. В воздушном шлюзе мы почти задыхаемся и знаками торопим сторожа, чтобы он выпустил, как можно скорее, воздух. О, какая радость, когда мы выбираемся из этой удушающей атмосферы!

Бедный Дэнни Рок так быстро и просто выполнил свой долг, что я едва ли отдавал себе полный отчет в том, насколько самоотверженно он действовал. Доктор постарался по возможности облегчить его страдания, пока, наконец, не приехала карета скорой помощи, куда нашего героя внесли на носилках. Собралась большая толпа народа, люди теснились на тротуаре. Когда мы еще стояли и глядели, к нам подошел молодой человек и спросил, не знаем ли мы чего-нибудь об этом несчастном случае.

– Еще бы, мы сами там были, в кессоне, и все видели.

– Вас-то мне и надо. Позвольте представиться: Томас Грэхем Ватсон, репортер «Вечернего Обозрения».

Он повел было нас в пивную, но, заметив, что мы колеблемся, перешел улицу и пригласил нас в закусочную, где мы ему с набитыми ртами – мы были страшно голодны – рассказали все происшествие. Он так ловко расспрашивал, что мы его познакомили не только с нашими подземными приключениями, но и со всем, что нас касалось, включительно, вплоть до тысячи долларов, на которые раскошелился дядя Эдуард на наши каникулы.

– Какой удачный случай! Я как раз могу вас познакомить со многими инженерами на всякого рода технических сооружениях и работах. Где вы живете?

Мы дали ему наш адрес.

– Отлично, я зайду к вам сегодня вечером, а сейчас я должен торопиться со своим отчетом для вечернего издания.

Глава 7. Кессонная болезнь

– У меня какие-то странные боли в спине, Джим. Уже с полчаса мне становится все хуже.

А я уже и без того в течение некоторого времени замечаю у Билла какие-то подергивания.

– И у тебя тоже? – спрашиваю. – А у меня колотье в плечах, и я предполагаю, что это кессонная болезнь.

– Но уже полтора часа, как мы оставили кессон.

Говорят, что ломота может начаться от получаса до двух часов после выхода, – возражаю я, – и я твердо убежден, что это кессонная болезнь. Было бы разумнее поскорее отправиться к доктору.

– Ни под каким видом, пока я не буду уверен в наличии болезни. Мне нет охоты опять выслушивать насмешки. Если не станет хуже, я это в состоянии вытерпеть.

– Я чувствую себя совсем разбитым.

– Я тоже, все мое тело словно одеревенело, и в каждом суставе я чувствую колющую боль.

– Ах, не будем больше говорить об этом. От разговоров только хуже.

Примерно с час мы пытаемся чем-нибудь развлечься, но самочувствие наше от этого не улучшается. Кажется, в жизни я не переживал ничего более невыносимого; чтобы я ни делал, боль не прекращается ни на одну минуту. Я чувствую, что на мои плечи давит какая-то тяжесть, без конца, без передышки. Положение Билла, безусловно, еще хуже. Его всего сводит судорогами, правая нога скрючилась и ходить он уже не может. Наконец, он не может дольше выдерживать мучительные боли и решается отправиться к врачу. Состояние его настолько плачевно, что нам приходится взять извозчика.

– Что такое? Что с вами? – спрашивает доктор, когда я ввожу в комнату хромающего и опирающегося на меня Билла.

– Если это не кессонная болезнь, – стонет Билл, – это что-нибудь еще похуже.

– Бог мой, – говорит врач, – вы должны были быть здесь часом раньше.

– А теперь уже поздно? – испуганно вскрикиваем мы. – Нельзя уже вылечиться?

– Ну, дело не так плохо. Это только «ломота». Через одну-две недели она пройдет.

– Одна-две недели. И нас все время будут мучить боли? Неужели нельзя ничем помочь?

– Ваши боли я сейчас успокою. Но я не могу поручиться за окончательное излечение. Идемте.

Он ведет нас в особую камеру, втаскивает туда Билла и кладет его на низкую кушетку, стоящую у стены; за ними вползаю я и ложусь на другую скамейку у противоположной стены.

– Мне придется самому остаться с вами, – говорит врач, – санитар ушел.

Врач закрывает дверь, и я слышу свист входящего воздуха. По мере увеличения давления боль в моих членах начинает утихать; судороги Билла также прекращаются, он приходит в себя.

– Вы волшебник, – заявляет он доктору. – Вы нас вылечили, спасибо. Ну, а теперь отпустите нас!

– Терпение, молодой человек. Вам придется здесь пробыть от часа до двух и, по крайней мере, еще час должен пройти, пока не будет выпущен воздух, потому что теперь в камере двойное давление. Вы заболели оттого, что вас слишком быстро выпустили из воздушного шлюза. Больше я с вами остаться не могу, а если вам что-нибудь будет нужно, воспользуйтесь этим телефоном.

Теперь, после того, как боли перестали нас мучить, мы стали осматриваться. Мы находились в солидном стальном изоляторе метров двух ширины и метров четырех длины.

Стена с дверью посередине разделяла его на две камеры. Лежали мы в задней половине, доктор вышел, захлопнув за собой дверь. Но он не запер ее, замок не щелкнул и, насколько мне было видно, дверь оставалась немного приоткрытой. По обеим сторонам изолятора находилось по застекленному отверстию, такое же отверстие виднелось в перегородке. Я приподнялся на скамейке и заглянул в него, желая посмотреть, что делает доктор. Он подошел к концу изолятора и повернул маховичок. Тотчас засвистел выпускаемый воздух, и дверь в перегородке заперлась под давлением более сильно сжатого воздуха нашей половины. Минут 15 доктор пробыл в передней половине изолятора; когда свист воздуха прекратился, он открыл наружную дверь и вышел.