Творчество Лесной Мавки - [5]

Шрифт
Интервал

Феофан Грек

 Огнекрылых ангелов создам —
 Пусть они оберегают Русь,
 Станут ярым воинством ее.
 Бьется кисть, как раскаленный нерв.
 На Руси рябинной да ржаной
 Я незваный, я для всех чужой.
 Мне Византии дальней золото,
 Как горсть песка в глаза усталые…
 Мои фрески взглядами когтить
 Будут распинатели Христа,
 Да не потускнеет Божий лик
 От каленых стрел людской злобы.
 По земле, израненной войной,
 Богоматерь босиком бредет,
 Ищет Свое кровное дитя…
 Заслонить бы Землю от беды
 Ликами, светлее чем заря.
 Я могу так мало. Положить
 Свою жизнь на огненный алтарь.

Ван Гог

1
 Хлыстом полосуют по небу
 Хриплые крики воронов.
 Поле расплавленным золотом
 Льется безумцу под ноги.
 Хлыстом полосует по сердцу
 Жестокое слово ближнего.
 Времени лютыми косами
 Поле судьбы моей выжнется.
 Краски возьму рассветные,
 Чистые, раскаленные.
 Лишь бы не исковеркали
 Люди, бедой ослепленные…
2
 Жажда жить прорастет сквозь асфальт,
 Сквозь бездушье и злобу людскую.
 Жажду жизни впишу на скрижаль
 И палитрой зари короную.
 Ты мой брат, сумасшедший цветок,
 Опаляющий солнечным жаром,
 Обернувшись в тоске на восток,
 И сияя, как солнца огарок.
 А со смертью бродил я вчера,
 Рука об руку шли вдоль обрыва.
 Она, кажется, рыжей была,
 И мне пела утешно, призывно.
 Еще будут больные холсты
 Крест-накрест порезаны бритвой,
 Еще будут убиты мечты
 И растоптаны сны и молитвы.
 Но сегодня мне хочется жить.
 И пускай захлебнусь одиночеством.
 Мой подсолнух о жизни кричит,
 Как безумный оранжевый кочет.
3
 С краской цвета огня,
 Как с корявой клюкой,
 Я брожу в этом мире слепых.
 Спотыкается шаг.
 Труден путь к небесам.
 Никому здесь не нужен мой крик.
 В незнакомой стране
 Я гощу на земле,
 Ибо Родина — Божьи поля.
 И не рады мне здесь,
 Камень в спину — как честь,
 Угодил в давний шрам от крыла.

Из сборника

«ЗАЖГИ СВЕЧУ»

* Зажги свечу, как вызов тьме, которой *

Ю.Р.

 Зажги свечу, как вызов тьме, которой
 Ты сам недавно присягал и лгал.
 Благослови притихший зимний город,
 Седые полуночные снега.
 В незнамый час, торжественный и поздний,
 Когда душа бессмертием полна,
 Зажги свечу, как зажигают звезды.
   И не печалься, что сгорит она…

* Признаюсь — я живу на полотне, *

 Признаюсь — я живу на полотне,
 Я в узкой раме — пленная, живая.
 Чужих эпох надменный черный гнев
 Проходит мимо, память обжигая.
 В больную полночь ты меня писал,
 В чужой стране, в безумии творенья.
 И холст черты живые обретал,
 Я обретала душу, плоть и зренье.
 За окнами — фальшивый мир людской,
 А в мастерской — забвенность благодати.
 Я рождена любовью и тоской,
 Во тьме твоих молитв и проклятий.
 Мне — комнат тишь, и полутемных зал,
 И горький дым безжалостных столетий.
 Заплаканы старинные глаза
 На рукотворном и немом портрете.
 Художник сгинул в низости веков,
 А я осталась — горькая сивилла,
 Не смея сбросить золото оков.
 А я была живая, я любила!
 Меня теперь чужие берегли,
 Холодные и потные ладони.
 Как шлюху, выставляли на торги,
 И тут же мне молились, как мадонне.
 Я пленницей живу на полотне,
 Подальше сердце спрятала живое.
 Я жду пресветлой гибели в огне,
 Жду варвара, который — упокоит.
 Мы связаны неразрывно. Ты — Мастер. Мученик и безумный, как любой гений. А я — Муза… Я только выцветший портрет.

* Приходи на девятый день. *

 Приходи на девятый день.
 Адрес мой: от калитки направо,
 уголок, где ржавеет ограда,
 и от старого клена тень.
 Приходи на девятый день.
 Мне не надо вина и хлеба.
 Как счастливый билет на небо,
 принеси для меня сирень.

Осенние стихи

Тиниэль, старшей сестре и ближайшему другу

1
 Царица Осень сыновей троих взрастила.
 Сентябрь, младший — ласковый и светлый,
 Он весел нравом и душой отзывчив.
 Октябрь — иной: задумчивый, усталый.
 Он золотом на плащаницах дней рисует,
 С той долей обреченности в судьбе,
 Что каждому художнику дается.
 А старший сын — холодный и суровый.
 Его судьба труднее всех.
 И взгляд его — как нож.
2
 Деревьев танец предосенний,
 Волнений золотых.
 Их выразительность движений —
 Язык глухонемых.
 Бредем дорогой одиночеств,
 И опускаем взгляд —
 Не ведая, что с нами молча
 Деревья говорят.
3
 Факелы осени, клочья огня.
 Воин Октябрь седлает коня.
 Смертные битвы в пляске дерев —
 Дикие сабли, огненный гнев.
 Первым ледком безнадежно звеня,
 Воин Октябрь стреножит коня.
 Стоптаны жатвы, людские поля.
 Теплыми ранами дышит земля.
4
 Живые листья подожгли
 На черном тротуаре.
 Они же бьются и кричат,
 Как лошади в пожаре…
 Гнедая, желтая листва…
 Но крик никто не слышит.
 Молчит убогий тротуар.
 Дымится пепелище.
5
 Опои меня звездной горечью,
 Уложи меня спать, усталую.
 Осень старится с каждой ноченькой.
 Мокрых кленов метели алые.
 Жизнь оплачут дожди нездешние.
 Серебром потускневшим — заря.
 Виноградники опустевшие:
 Суламифь не встретит царя.
6
 Осень листопадами шуршит.
 Рыжий кот на рыжих листьях спит.
 Все лучи последних теплых дней
 В рыжей шерстке сохранит своей.

* На родину души, в небо, *

 На родину души, в небо,
 От жизни, впившейся черно —
 Пустите, цепкие корни,
 Пустите, рваные нервы.
 Пустите, люди и звери,
 Зори, травы и плахи —
 Туда, где можно верить,
 Туда, где не будет страха…

* В пещере ночи зреет искра дня, *

 В пещере ночи зреет искра дня,
 И теплит жизнь в холодной тьме незрячей.

Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.