Творчество Лесной Мавки - [4]

 пощади лихой народ, пощади.

 Медь бессмертную просыплет звон

 на затоптанной площади.

 Нет спасенья тому, кто пригубил Истины!

 Мне за всех доведется выстрадать

 вещим колоколом Твоим.

2

 Разве вы не видите?

 Музыка расцветает

 золотым, огненным, рыжим,

 рассыпается осколками радуги.

 Это ж впору ослепнуть тому,

 кто так близко увидел сияние.

 Я хочу в жизни совсем немного:

 чтоб у всех были светлые лица,

 чтобы жаждущие могли добра,

 как воды ключевой, напиться.

3

 Нынче крикнул зверем раненым

 чуткий медный исполин.

 Видишь, храмы обезглавлены,

 звоны сброшены с вершин.

 Верю, что воскреснет звонница,

 щедрый колокол не ржавеет,

 и еще придет, поклонится

 покаянная держава.

4

 Не казните Благовещенский

 медноликий грустный колокол.

 Я ударю в звоны Китежа,

 ради праздника престольного.

 Я ударю в звоны крепкие —

 разольется ясно озеро,

 сберегу от злобы вражеской

 Благовещенский грустный колокол.

5

 Расплескался набат над землей,

 над сиреневою зарей.

 Я звонарь — я апостол и шут,

 неприкаянный снова

 между просинью неба

 и плахой сосновой.

 Ну-ка, ангел, лады мне настрой!

 Я за этот хмельной, трепетный звон

 расплатился судьбой.

 За собою чую вину —

 незван лезу к престолу Божьему.

 Переплавлю в заветный звук

 всю нажитую боль острожную.

 Сам себя сожгу в яром звоне —

 лишь бы только достиг небес!..

 Раскачай канат,

 отпусти-ка в стынь,

 заревой набат

 горек, что полынь,

 колокольный стон —

 в нем века горят,

 журавлиный клич,

 золотой набат…

 Кличет колокол

 к покаянию.

 Горло звонаря

 небом ранено!

 Я хочу в жизни совсем немного:

 чтоб у всех были светлые лица,

 чтобы жаждущие могли добра,

 как воды ключевой, напиться.

6

 Рукотворный, престольный,

 неразумный мой град

 торжеством колокольным,

 как пожаром, объят.

 Рвется музыка-птица

 в белый горний чертог.

 Я в том звоне бессмертном

 свою жизнь прожег.

 Сердце людское тоже

 чуткий колокол Божий.

7

 Родился не в добрый час, с Божьей меткой,

 полоснула неспроста боль по нервам.

 Раскатился ярый звон по глухим переулкам,

 по Руси моей нищей, каторжной,

 по Руси моей злато-огненной.

 Словно горсть серебра с неба брошу вам,

 то ль озлобленным, то ль юродивым.

 Если бродит за душой серый страх,

 если голос мой живой в кандалах,

 белым огнем, мой колокол,

 жги темноту горькую…

 Я и сам сгорю до кости

 и воскресну с пасхальной зарей.

 Божьим колоколом должен спасти

 черный век нераскаянный мой.

8

 Лебединые крики

 солнце затмили.

 Синевы зачерпнули

 хрупкие крылья.

 Лебедь жизнью платит

 за свою бессмертную песню.

 И с земли отозвался колокол

 птице, плачущей в поднебесьи.

9

 Христос воскрес! — Ликуют звоны.

 Нерукотворною иконой

 зажглась пасхальная заря

 рукою слабой звонаря.

 Вгляделся в лики белых яблонь,

 и болью музыка зажглась —

 всё стало как в тот день и час,

 когда Спаситель шел по травам.

 На пытку шел, на клевету,

 толпе раздав души осколки,

 и взглядом загнанного волка

 с креста впивался в высоту…

 Но знал: Любовь сильнее смерти,

 но знал: Любовь сильнее жизни,

 Любовь вернет ему дыханье,

 гробницы темень разобьет.

10

 Сонный город всполошил мой колокол,

 И прокляли люди звонаря.

 Но согрела жизнь мою недолгую

 Божия пречистая заря.

 Голос мой стреноженный, повязанный,

 Боже, узы страха разреши —

 Сколько мною истины не сказано

 И сгорело в пламени души.

 Музыка моя, нам нужен колокол,

 Как слепому нужен поводырь.

 Как молитвой, звоном чистым, вольным

 Озарился белый монастырь.

 Чтобы спать не мешал я людям,

 Перережьте слабое горло,

 Перережьте под куполом храма

 Жилы моего колокола.

 Сонный город всполошил мой колокол,

 И прокляли люди звонаря.

 Но согрела жизнь мою недолгую

 Божия пречистая заря.

ИКОНОПИСЦЫ

Памяти Вадима Николаевича Михайлова

Андрей Рублев. «Троица»

 То ли в охре ладони, а то ли в крови…

 Я пишу Божий лик первозданной Любви.

 Кровит вполнеба лихая заря

 Над пожарищем монастыря.

 Птичьи крики да краски на белой стене.

 Тихой поступью ангел подходит ко мне

 И легко направляет горячую, нервную кисть —

 На иконе пресветлые очи вполнеба зажглись.

 Там, где огненный зверь

 Проплясал, пожиная беду,

 Ты поверь —

 Новый храм на века возведут.

 Заживут понемногу

 Наши раны и раны сожженной земли,

 И Любовь освятит ясный лик

 Неубитого Бога.

 То ли в охре ладони, а то ли в крови…

 Я пишу Божий лик первозданной Любви.

Прохор с Городца

 У мальчонки синеглазого голос ломкий,

 Неокрепшие руки в ссадинах-ранках.

 Он бродил по городам с полинялой котомкой,

 Улыбался людям светло и жалко.

 И ревели площади: эй, дурачина!

 А жалостливые бабы совали краюху.

 И кричала в глазах его боль-кручина,

 И сияла милость небесного Духа.

 На груди медный крестик — от пота зелен,

 А в котомке нищей — кисти да краски.

 Он боялся городов с их злобным весельем.

 Он хотел рассказать людям, что такое счастье.

 А когда жил на небе глазастый месяц,

 Уходил он в рощу, где кровили рябины,

 Доставал тайком холсты-мешковины,

 Чтобы воссиял на них Лик небесный.

 И была на мальчонку как на зверя травля.

 А он жить хотел, смиренный и дерзкий.

 А потом позвали в храм семиглавый,

 С мастерами писать бессмертные фрески.

 Он прослави тех, кто делился с ним крохой.

 Он не проклял тех, кто бросал камнями.

 Тот малец неприкаянный звался Прохор,

 Это имя летопись хранит, как знамя.