Творчество Лесной Мавки - [40]

 Таємниця тужливої пам'яті

 львівські роки вплітає в вінки.

 Місто древнім Велесом всміхається.

 Над соборами — осені дим.

 І загублена молодість бавиться

 левеням, наче день, золотим.

ПРОЗА

Горислава

I

Затаился Полоцк в ночи, как рысь. Тишина и темень, только где-то в дальних домах виднелись прищуренные желтые огни. Черное окно в оскале резной рамы уводило взгляд молодой княжны к небу, холодная комната сочувствовала ей. Долгие нынче ночи. По времени уж утро, а за окном всё та же сутемень. Долго, больно восходить солнцу.

Рогнеда стояла у окна, безучастно глядела на сонный город, на сутулые невидимые во мгле улицы. Расплелась мягкая коса цвета гречишного меда. И отчего-то очень зябли тонкие пальцы, всё согревала их дыханием.

Дверь всхлипнула и распахнулась, и ворвалось в залу чудное дикое существо, ростом в пояс Рогнеде, с гримасой фавна.

- Отец хочет видеть тебя, — создание важно поклонилось своей юной госпоже, при этом едва устояв на хлипких ногах. Это был маленький шут Рогнеды, умный и преданный, подаренный ей отцом еще в детстве. Они росли вместе, и часто думалось Рогнеде о том, зачем на земле столько горя, несправедливого горя; почему она вот статной и здоровой родилась, княжной к тому же, а мальчику простолюдину судьба приделала горб и дурацкую гримасу, и собственная мать продала его на ярмарке за три гроша. Ваул был товарищем детских забав Рогнеды, она привязалась к нему, славному, родному, и с каждым годом меньше доверяла другим людям.

- В такую рань, — княжна состроила недовольную гримаску.

- Тебе не оттого грустно. И ты совсем не спала, Рогнеда, гляди — глаза красные. Коль не будешь спать ночью, сгорбишься и станешь, как я.

- Да хорошо бы, — зло сказала Рогнеда. — Тогда бы, может, не шли за меня торги. Ваул, Ваул мой… Продают твою княжну, как кобылицу.

- Меня возьми с собой, когда замуж пойдешь. Пригожусь. А если муж злой случится, я тебя защищать буду.

- Замуж?! Вот я тебя, — в шута полетела расшитая подушка. Смех оборвался, замер, стал комом в горле.

За окном вставал холодный, мутный рассвет.

- Отец звал тебя, Рогнеда, — напомнил Ваул.

Они шли бесконечными замковыми коридорами, на стенах рвались и трепетали огромные тени от канделябра в узловатых руках горбуна, и под высокими потолками металось гулкое эхо их шагов. Вот тяжкая дубовая дверь родительской залы.

Рогнеда вошла и поклонилась.

- Ты звал меня, отец.

Полоцкий князь Рогволод был стар, лицо его изрезали морщины, как потемнелый разбитый валун, а вот глаза остались живыми, цепкими. Некогда мощный, теперь отяжелел и поседел, но осанка, выправка воина, крупные крепкие руки выдавали былую силу. Смолоду лихим был, но ни княжество, ни золото не радовали его, пока не родились долгожданные, поздние дети. Кажется, должен бы сына любить крепче — наследник, мужчина, продолжатель рода; а против воли сердце тянулось к дочке. Лицом и станом Рогнеда пошла в мать, тоненькую молчаливую северянку, один из боевых трофеев молодого Рогволода; а нравом незнамо чья.

- Ярополк князь Руси. Объединив наши земли, многого добьемся, — величаво заговорил Рогволод. — Эх, да что бабе толковать, — досадливо махнул он рукой. — Всё одно ведь пора, дочка, твою долю устраивать. Братец его незаконный, рабынич, сватался, я прогнал к чертям поганым.

- От моего имени, отец? — взгляд Рогнеды полоснул, как лезвие. — Благодарю за честь и уважение. Продать меня решил, как племенную кобылу, за кусок земли. Чтоб тебе ее наесться, земли, — нечаянно, с отчаяния сорвалось проклятие, сама испугалась, зажала себе ладошкой рот. — Прости.

Царства безжалостны. Ты слишком молода, девочка с золотой косой, чтобы понять это. Отец знает. И твой шут знает. Ты лишь разменная монетка в судьбе державы.

И вовек не докажешь, что не говорила тех слов, которые вложены тебе в уста и, переданные от твоего имени, разожгут кровавую свару; потом и в летописи легко ложится ложь, чтобы и перед потомками стала ты чужая и окаянная, и маска злобной спеси скрыла твое молодое усталое лицо…

А назавтра горел Полоцк. Огонь вздымался над холмами, как будто стаи небывалых рыжих птиц, с диким клекотом, с шумом чудовищных крыльев. А вместе с клочьями черного дыма полз страх, инстинктивный, звериный, не оставляющий места ни рассудку, ни спасению.

Затрещали и рухнули кованые двери, и створчатые окна разлетелись, испуганно звеня. Простой, привычный с колыбели мирок не жил больше, и краснокаменный замок, впуская ватагу воинов русичей, стонал и хрипло плакал каждой жилкой, каждым камнем, содрогаясь под их тяжкими, как конский топот, шагами. Рогнеда успела увидеть, как брат дрался с двоими, дрался люто, по-мужски, по-медвежьи, — на том самом месте жилья, где когда-то сделал первые шаги, — и упал мертвый, заливая кровью потемневший пол.

Один человек смотрелся чужим в грубой, ошалелой орде. Весь как напряженный нерв, как туго, до смертного предела натянутая тетива. Его отрешенный взгляд царил над безобразной бойней. Он был высок ростом и статен, одеждой же не отличался от прочих. Княжна бессознательно бросилась к нему. Спаси, прикрой от хищного лязга клинков, от огня, от смерти, корчащейся повсюду.