Твое обручальное кольцо - [3]

— И это значит, что тебе известно, как защитить детей гораздо лучше, чем мне.

— Да, конечно, но…

— Младенец Марии еще не родился, но бюрократы из Комиссии по защите прав детей уже шумят, что им снова придется рассматривать в суде дело об опеке. Мне нужен специалист по детской психологии, который поможет убедить чиновников подождать хотя бы до того времени, когда Марию отпустят на поруки.

Он наклонился, вытянув вперед руку — крупную мужскую руку с широкой ладонью и вздутыми венами. Да, она сильна, но похоже, совсем лишена нежности, подумала Джейн.

— Сначала я должна встретиться с ней. Поговорить, узнать получше, прежде чем решить, смогу ли быть ее адвокатом.

Рон кивнул, словно предвидел эти возражения и был готов к ним.

— Завтра начинаются праздники — День независимости, и суд объявил перерыв до вторника. Я еду утром в тюрьму, чтобы поговорить с Марией. Будет хорошо, если ты отправишься со мной. Я даже обещаю тебе ленч. А где — сама выберешь.

— Когда ее отпустят на поруки?

— Через четыре месяца. Джейн задумалась на мгновение.

— В таком случае, отсрочка не должна отразиться на состоянии ребенка, — сказала она медленно, — хотя, конечно, забота чужих людей не самый лучший вариант для новорожденного. Связь с матерью, ее присутствие очень важны в первые месяцы жизни.

— Ну, ты решила? Я, конечно, оплачу консультацию, что бы ты…

— Ленч — это очень заманчиво, — прервала его Джейн, взглянув на часы. Через несколько минут придет следующий пациент. — Конечно, если мое расписание позволит.

Джейн вынула из ящика блокнот и перевернула страницу. Пятница.

— Извини, Рон, но завтра у меня три пациента, — прошептала она, посасывая кончик ручки. — А вот в субботу, воскресенье и понедельник я свободна.

Она подняла лицо, и Рон заметил пятно синих чернил на ее нижней губе: интересно, а каковы на вкус чернила, когда целуешь женщину.

— Когда у тебя завтра последний прием?

— В одиннадцать, но…

— Я заеду за тобой ровно в полдень.

Он поднялся, снова подумал о том, что неплохо бы поцеловать Джейн, но уж слишком она хороша сегодня. Волосы растрепаны, будто только что была в постели с мужчиной. А может, виной всему белый шелковый халатик, облегавший стройную фигуру? Напомнив себе, что он злоупотребляет временем Джейн, Рон еле заметно улыбнулся и направился к выходу.

— Подожди минуту. Я еще не сказала, что согласна поехать… — Но Рональд был уже в приемной.

— Рон, подожди.

— Ровно в двенадцать, — повторил Рон, придержав дверь прежде, чем она плотно закрылась. Его уже не было, а Джейн все еще бормотала возражения.

Теперь его старт.

* * *

Рон уверенно держался в седле, то и дело подгоняя крупного жеребца.

Жесткий кустарник пустыни проносился мимо смазанной полосой, напоминая о зрителях, которые так восторженно приветствовали его.

Пальцы Рона сжимали поводья с нежностью любовника, когда он направлял лошадь по той самой дороге, где некогда мчался на своей лучшей гоночной машине.

В пятидесяти ярдах впереди возвышался старый каменный столб, служивший финишной отметкой. Совсем близко от него Алан Чейн криками подбадривал своего жеребца Изумруда, но его голос относило ветром.

Черт побери, подумал Рон, натягивая поводья над взметавшейся гривой гнедого. Рональд Бартон никогда не проигрывал гонки без борьбы.

За десять ярдов до финиша гнедой вырвался вперед. Не в силах больше сдерживаться, Рон испустил победный крик, способный долететь до гор Сьерра-Невады.

— Черт побери, Корн! — крикнул он в ухо лошади. — Мы это сделали!

Ничто не сравнится с победой, думал он, похлопывая гнедого по взмыленной холке. Она заставляет мужчину снова почувствовать себя сильным. Непобедимым.

Рон перевел гнедого на шаг. Сняв шляпу и держа ее в руке, Алан развернул свою лошадь ему навстречу.

Рон усмехнулся, увидев лицо друга, огорченного поражением. Такое же выражение он замечал и раньше, на лице другого парня, которого обошел на гонках. Дважды в Инди и один раз в Лемансе.

Но это случилось давно, когда у Рона были обе руки и неодолимая жажда жить в невероятном темпе. Теперь же гонки, которые он выигрывал, что-то значили только для него самого, и даже радость победы начинала изредка утомлять.

— А ведь был уверен, что обойду тебя сегодня, — объявил Алан, когда пыль осела.

— Ты почти сделал это. Просто Корн не мог допустить, чтобы его обошел такой молодой жеребец.

— Это происходит со всеми нами — раньше или позже.

— Черта с два!

Рон направил Корна в загон.

Как утверждал дед Рона по материнской линии, активный противник Реконструкции, старая конюшня была построена сразу после войны за независимость. Все остальные, включая отца Рона, считали, что ее сооружением они обязаны испанским солдатам времен колонизации.

Однако Рона это никогда не волновало. Он любил каждый дюйм старой конюшни и той земли, на которой она стояла.

Как только он подрос и уже не съезжал с седла, отец начал учить его верховой езде в этом самом загоне. Старик и его помощники всегда были рядом и выкрикивали советы. Каждый раз, когда он ошибался, старый ковбой поправлял и подбадривал его.

— Бросай эту петлю, парень. Сделай это раньше, чем бык заставит тебя петь сопрано до конца дней. Работай кистью руки, сынок, как я учил тебя. Работай как следует! Ничто не сделает из тебя мужчину лучше, чем верховая езда и лассо.