Твёрдость по Бринеллю - [63]

Обед к тому времени был уже готов. Умаявшись у печки, Нина прилегла на кровать. Наталья засветила лампу — зимний день подходил к концу. За дневными заботами подружки и парой слов не перекинулись, да Наталья и сторонилась, избегала Нины, хотя именно сейчас ее тянуло к ней с какой-то новой силой; она поняла — как к сопернице. Какое-то даже сладостное страдание испытывала она иногда, глядя со стороны на Нину. Она искала в ней уже не недостатки, чтобы презирать ее, а достоинства, которые могли приглянуться Роману. И ничего не находила, кроме простоты характера да, может, душевности, которых ей, Наталье, пожалуй, не доставало…

Но сейчас Нина лежала на кровати с закрытыми глазами, и на щеках ее проступал неровный, слабо различимый в полутьме румянец. Наташа забеспокоилась, подошла:

— Нинк, ты не заболела?

— Не знаю, — последовал слабый ответ.

Наташа прикоснулась рукой ко лбу — горячий! В панике она побежала кругами по комнате в поисках лекарств, но этого добра в краю свежего воздуха и здоровой пищи предусмотрено не было. Нашелся только градусник, который Наташа тут же засунула Нине под мышку. Ждать долго не пришлось: тридцать семь и семь! Наталья заволновалась:

— А как же баня? — то, ради чего они это все затеяли: а идея с вениками и купанием в снегу? — Не пойдешь, что ли?

Нина отступать не любила:

— Пойду, чего уж, не зря же ехали.

Наташа обрадовалась. Вдруг Нина оторвала голову от подушки:

— Про Сему-то забыли! Беги скорей в баню, он уж там изжарился, наверно!

Наташа подхватилась и, накинув куртку, выскочила в сени. Добежав до бани, в сенцах она дернула на себя тяжелую, низкую дверь и крикнула в клубы белого пара:

— Я пришла!

— Подожди, через минуту зайдешь, — закричал Сема. — Можно!

Наталья, пригнувшись, нырнула в жар и увидела голого Сему, распростершегося на животе на горячих досках верхнего полка. Маленькая баня довольно ярко освещалась керосиновым фонарем, стоявшим на подоконнике. Наташа отыскала запаренный в тазу веник и, как будто она всю жизнь парила мужиков, примерившись, начала охаживать Сему веником, начиная от пальцев ног, все-таки минуя белеющий из загара Семин зад и кончая его ушами.

— Ой, ой, не могу, — застонал, не выдержав такого напора, Сема, чем несказанно удивил Наташу: она-то думала, что он выносливее! — Уходи, уходи скорее, я сам!

Наташа послушно метнулась в сенцы и лишь мельком увидала, как Сема кубарем скатился с полка и, с трудом втягивая в себя воздух, присел, скорчившись на прохладном полу.

— Самовар там поставьте, — с надсадой выдавил он вослед.

— Стоит уж, — откликнулась Наташа и побежала назад в дом.

***

Вскоре туда ввалился и Сема — красный, как будто ошпаренный, в наброшенном на голову мокром полотенце, — и, прямо в одежде, повалился на кровать, в ноги к Нине.

— Ох, уморился! — говорить он больше не мог и лежал, тяжело дыша и истекая водяными струйками.

— Ладно, отдыхай, надышался там сегодня угара, — разрешила Наташа. — Ну что, Нина, пойдем и мы? — позвала она подругу, подхватив стопку приготовленного белья и полотенца. — А ты за самоваром здесь смотри, мы недолго. Нинка вот заболела, неизвестно еще, во что эта баня выльется: хуже ей станет или лучше. Может, не пойдешь все-таки? — участливо еще раз спросила она у Нины.

— Да ладно, пойдем, авось не помру, а может, и лучше станет, — не сдавалась Нина.

Они оделись и, прихватив с собой фонарь, побежали к бане. Скинув в холодных сенцах верхнюю одежду, вошли внутрь и здесь уже, изнывая от жара, разделись у самого входа. Наташа вооружилась ковшом.

— Сданем?

— Давай!

Наташа набрала в ковш воды и «сданула» на каменку.

Дыхание перехватило от клубов горячего пара, и подружки нырнули вниз, пригнулись к полу. Потом осмелели, полезли на верхний полок — полежали, поотопревали — и поочередно, давая советы, начали хлестать друг друга веником.

— А теперь — в снег! — не забыла Наталья.

Нина тоже не удержалась. Решив прокрутить программу на всю катушку, они выскочили из сенцев на мороз и с визгом плюхнулись в ближайший, девственный с виду сугроб, который, однако, встретил их не очень-то любезно: последние морозы спрессовали снег в плотный, режущий наст. Но все же побарахтавшись в кой-каком снегу и пообцарапав кое-какие места, подружки вернулись обратно в баню — и застонали от блаженства: так запокалывало с мороза все тело мелкими, терпкими иголочками.

— Эх, сданем! — добавила жару Наталья, и подружки, ухнув, снова пригнулись к полу.

Нина решила больше не испытывать свой ослабевший организм на выносливость и осталась внизу, а Наталья снова полезла на полок, в самый жар. Лежа на спине, она махала ногами, стараясь не задевать черный закопченный потолок, и украдкой поглядывала на Нину, которая, примостившись на низенькой скамеечке, намыливала голову.

«Ну бес ее знает, что в ней такое, ничего ведь нет, — вернулась к прежним терзаниям Наташа. — Фигура — совершенный нестандарт, один зад чего стоит… У меня, конечно, тоже не Бог весть что: „доска, два соска“, — но за что ей-то привалило?..»

Наташа вдруг ярко представила, как Роман обнимает Нину, касается рукой ее груди — и резко отвернулась к стене, легла на живот. «Разлучница, тебе бы такое испытать», — страдала она, уткнувшись в согнутый локоть.