Твёрдость по Бринеллю - [65]

Сема, решивший для себя, что после бани, где он предстал перед Наташей с голым задом, требуется «продолжение банкета» по обычному сценарию, опешил: он не ожидал от нее такого приема — и ответил неожиданно грубо и бесцеремонно:

— Я здесь буду спать!

— Катись отсюда в кухню — там твое место! — метнула рукой в дверь Наталья.

Но Сема совсем охамел:

— Сама катись!

Он не понимал, как это так: для чего же он сюда тащился по морозу за семь верст щи лаптем хлебать, если в пустом доме — подружка «отрубилась», не в счет, — быть с желанной женщиной да не переспать с ней! Нет, такой шанс упускать нельзя. Да ведь она же сама его сюда пригласила! Ясно, зачем. Чего ж теперь ломается, недотрогу из себя корчит? Да не бывает так, не бывает! Выходит, его провели?.. Сема начал свирепеть.

Наталья тоже побелела от гнева, аж задохнулась.

— Ты… ты… как ты можешь… Человек… почти умирает… а ты о себе только думаешь! Гад ты… гад… Убирайся!.. — голос Наташи почти сорвался на визг. Как это чудовище сейчас может думать и помнить еще о чем-то, кроме внезапной Нининой болезни? Ногтями она вцепилась в голое, ненавистное ей тело Семы и попыталась сдернуть его с кровати. — Убирайся! Убирайся!..

От дикости происходящего и собственного бессилия у нее началась истерика.

— Я… я убью тебя, если ты не уйдешь! — кажется, Наташа и в самом деле готова была сделать это…

Сему наконец проняло. Он соскочил с кровати и, уже откровенно мешая грязные и матерные слова ругани, ушел в кухню.

Наташа бессильно опустилась на свою кровать: «Чудовище, чудовище… Да все хоть сдохните тут — он и не вздрогнет, свои дела справит…»

Нина все так же, в тяжелом забытьи, со страдальчески сведенными бровями, постанывала на своей лежанке…

Наташу душили слезы: «Не слышала, Нинка… А он-то, подлец… — Наташа застонала: горькое разочарование в человеке постигло ее. — Негодяй…» Наташа кинулась на подушку и чуть не разрыдалась от только что испытанной беспомощности и дикости всей сцены. Впервые она столкнулась с дремучею мужскою силой — и где? Значит, ее приглашение в деревню Сема воспринял как предложение вместе провести ночь?.. Вот как он о ней думал? А она поверила, что он ее любит… Неужели все мужики такие — ни одного чистого помыслу, только похоть? А как же дружба, товарищеские отношения, просто помощь? Или им за все это надо платить? «Мерзко, мерзко все это…»

Немного успокоившись, Наташа подняла голову и снова всмотрелась в подругу. Нина перестала стонать, лежала тихо. «Кажется, она засыпает. Пусть поспит. Авось температура утром спадет…» Наташа не заметила, как и сама задремала.

***

Утром она проснулась и первым делом тревожно взглянула на Нину: та уже не спала, а, лукаво улыбаясь, примеривалась к Наташе, собираясь выкинуть над спящей подружкой одну из своих обычных штучек: пощипать или просто потузить ее.

— Ты что, оклемалась? — обрадовалась Наташа. — Слава Богу, значит, баня помогла, теперь хоть до дому нормально дойдем!

Она поднялась и пошла наставлять самовар. В кухне она хмуро прошла мимо Семы, как мимо пустого места. Скорей, скорей управиться здесь с делами — и бежать отсюда, вернуться к людям!

Они напились последний раз чаю в деревенском дому из настоящего самовара и принялись наводить надлежащий порядок в доме и бане: подмели полы, прибрались, вылили всю воду — чтобы не замерзла, закрыли печные трубы. Наташа принимала работу: полный порядок. Теперь можно было отправляться в обратный путь.

Сема последним вылез из дома через окошко в сенях — входная дверь им так и не поддалась, вставил раму, закрепил ее гвоздями и спрыгнул вниз с козырька над крылечком. Нацепив лыжи, он возглавил экспедицию.

День стоял очень ясный и морозный, да такой ветреный, что хоть не ходи никуда. Но надо было поторапливаться. Еще раз оглянувшись на желтый, обшитый по-городскому дом, лыжники, пробивая грудью встречный ветер, двинулись по звенящей, сияющей белой целине, оставляя позади опустевшую деревню и держа курс прямо на виднеющуюся вдалеке церковь.

Двигаясь замыкающей в их маленькой команде, сразу за Ниной, Наташа все еще беспокоилась: «Уж если Нинка и дойдет, так все равно сляжет», — слишком сильно пронизывал грудь встречный ветер, их куцые курточки, не приспособленные для такой погоды, не спасали; а в глубине души, даже не облекая это в слова, удивлялась безропотности и выносливости Нины и даже восхищалась ею: «Здоровская девка!»

Довольно быстро они добрались до села, посреди которого на высоком берегу Двины стояла церковь.

При ярком дневном свете, во время бега, мороз не ощущался. Почувствовали они, как замерзли, только в деревенской столовке, куда зашли погреться и «согреться»: в соседнем магазинчике с этой целью они купили бутылку красного сухого вина. Расположились за отдельными столами: злой Сема, понимая, что отношения безнадежно испорчены, демонстративно уселся один со своей трапезой; подружки сели вместе, подальше от него. Наташа потихоньку отхлебывала вино из жестяной столовской кружки и, ощущая, как в желудке разливается тепло, следила за Ниной, чтоб та выпила все «лекарство». Нина, хоть и морщилась с непривычки от каждого глотка вина, все же послушно пила его, пока не выпила все до дна.