Твёрдость по Бринеллю - [42]

Галя попросила вина. Отец сбегал в магазин, ей налили рюмку, она вытянула темную, сладкую жидкость, в надежде расслабиться, — не помогло.

— Может, вернется еще? — матери все не верилось.

Галина медленно покачала головой.

— Придет, еще раз придет, вот увидишь, — пророчил ей отец.

Галя отвернулась к окну.

— Что, рожать будешь? Рожай, двоих воспитаем, — сказала самое главное мать.

— Не нагуляла ведь, от мужа, — подтвердил и отец.

Галина слушала их, тупо уставившись за окно. «Только от мужа… Милые вы мои, конечно, я буду рожать. Конечно же, от мужа.»

***

Неделю Галина не звонила Жупикову — было противно разговаривать с ним, унижаться. Но через неделю решилась — знала, что сам никогда не позвонит и не придет, раз уж нашкодил: отвечать ни за что не любит. Но надо было поставить точки над i. Набрала номер:

— Что скажешь?

— А что сказать?

— Что, нечего сказать?

— Ты же сама просила пожить здесь недельку. Вот я и живу, — голос Жупикова наглый, насмешливый.

— Приди, поговорить надо.

— Ладно, — снизошел он. И тут же подумал о своих нервах: — Только чтоб Аленки не было.

«Гад!»

Когда он пришел, чтобы, как Галина просила, «поговорить», она его не узнала: совершенно чужой, холодный, непробиваемо-наглый взгляд — дескать, хоть и пришел, но нипочем не возьмешь; в глазах — пустота, в душе — лед.

Галина от волнения опустилась на груду постельного белья, приготовленного для прачечной. Спросила напрямую:

— Что, решил не возвращаться?

— Да, буду жить свободной жизнью.

— Какой это?

— Девочек любить, гулять, может, третий раз женюсь.

— Кому ты будешь нужен, алиментщик!

— Зато вывеска есть, — Лева махнул ладонью перед лицом. (Чего он ей не мог простить?) — Ничего вывеска-то, а?

Галина признала, что «вывеска» у него, действительно, «ничего».

— Так ты же к жене вернулся, ее-то куда денешь?

— Ну и что: от жен не гуляют, что ли?

— А кто тебе мешает гулять здесь? — неожиданно для себя брякнула Галина и, ужаснувшись, как низко она пала, пытаясь удержать безвозвратно ускользающего мужа-летуна, потупила глаза. Зачем? Ясно ведь было, что не вернется. К кому угодно — только не к ней… Она взглянула на мужа. Взгляд Левы был все так же непробиваем, отстранен, холоден — как будто по голубой ледышке вставлено вместо радужек. «Все бесполезно… К чему это? — начала отступать Галина. — Ведь и без слов все ясно — унизилась только…» — корила она себя. Но разговор был не окончен.

— Как быть с Аленкой? — потянула она за последнюю остававшуюся ниточку. — Ведь ты ее приучил к себе, как ты ее сейчас бросишь? Ты о ней-то подумал?

— Сама во всем виновата.

Все. Ниточка лопнула.

Галя представила мысленно, усмехнулась: «Поди, сейчас женой своей наслаждается, как же — отвык ведь от нее, все в новинку…»

Что ж, дальнейший разговор был бесполезен. Галина поднялась — пора было идти в садик за Аленкой. На прощание Жупиков, как бы вспомнив о чем-то, сказал:

— Дам тебе один совет: все-таки сделай аборт.

***

Сотрудники Галины очень скоро узнали, что муж снова ушел от нее, но о другой новости догадались не враз: Галина никому не проболталась, что беременна. На два месяца она уезжала в отпуск — вывозила Аленку к морю: когда теперь еще придется свозить ее; а когда вернулась — все уже было ясно, и до отпуска по родам оставалось — рукой подать.

За два месяца до родов к ней снова — теперь уже по собственному почину — пришел Жупиков: удостовериться, действительно ли баба сошла с ума и собирается рожать. Галя встретила его без всякого интереса и какого-либо волнения: другие мысли сейчас занимали ее. Из вежливости спросила:

— Как поживаешь?

— Гуляю, — похвастался Жупиков. — Сейчас у меня все молоденькие девочки, двадцатилетние, — рассказывал он, глядя на ее живот. — В колхозе, на картошке, тоже девочка была: кажется, готовится матерью стать.

Галина, глядя как бы со стороны на происходящее, отметила: «Вот ведь как может, запросто… Доволен — кажется, его мой живот забавляет…» — но в душе ничто не колыхнулось: не было ни злости, ни удивления.

— А ты, значит, рожать собралась… Ну-ну, родители помогут воспитать.

— Аленка все спрашивает, почему папа с нами не живет. Почему не пришел к ней на день рождения — обещал ведь?

— У меня тогда траур был — Джон Леннон умер.

«А-а, — опять не удивилась Галина, — конечно, Леннон дороже… Куда проще музыку слушать, чем о детях своих помнить… До смерти, видно, собрался в мальчиках-колокольчиках бегать. А впрочем, и ладно: ты свою миссию выполнил. Главное — у меня будет ребенок: родной братик или сестричка Аленки. А больше ничего и не было, ничего и не надо. Спасибо, Жупиков.»

Посмеиваясь, он ушел — и исчез из ее жизни.

***

В декабре у нее родился мальчик — и такой смешной, ни на кого не похожий! Галина с новым, не знакомым ранее чувством — с гордостью — думала о том, что и в ее семье появился мужчина — защитник! — а уж как они с Аленкой будут его любить, будущую надежду и опору!

В положенный срок их выписали из больницы. Молодая мама, спешно одеваясь в приемнике, зорко поглядывала на красненькое скрюченное тельце малыша, которого одевали тут же. Наконец она вышла в фойе родильного дома с маленьким свертком на руках. Навстречу кинулась мать с цветами и — кто еще? — отец, конечно же он: подошел — слезы стоят в глазах, принял ребенка, по-мужски поцеловал ее, и, все вместе, они полетели на улицу, где Галина, после долгого пребывания в больнице, чуть не ослепла от яркого света и белого снега.