Твёрдость по Бринеллю - [41]

Лева все мрачнел. Галина стала замечать, что он снова не прочь выпить с другом Димой, как и раньше бывало, а однажды и ночевать домой не пришел. Он перестал отдавать ей деньги с получки. Хорошие их отношения пошли на убыль и вот-вот должны были потерпеть крах. У Галины же на подобного рода опасности нюха не было, или он притупился. Ей бы призадуматься, изменить что-то в их отношениях, приостановиться, но она ничего не могла с собой поделать. Повернуть вспять свое отношение к Жупикову, перестать брюзжать, приласкать его — да с чего бы это? Он того не заслужил. Раньше она его взбрыкивания терпела — теперь пусть он потерпит, а он вот бунтует, снова как чужой стал, даже деньгами семью обделяет…

И в то же время, за полгода Галя успела привыкнуть к мужу, к новому образу жизни. Аленка, поверив, начала почитать папу за папу и, несмотря на суровость обращения с ней, любила вновь обретенного отца больше, чем мать, как и всякая девочка. О том, что все эти отношения могут вдруг разладиться, Галя уже и подумать не могла, в ее понимании все у них уже было прочным и вечным — сколько же Жупикову можно бегать из семьи в семью? А трудности перемелются… Она не хотела ни о чем плохом думать. Кроме того, она поняла, что забеременела.

***

Хотела ли Галя второго ребенка? Да, конечно. Это было второй, не менее важной причиной того, что она снова стремилась к замужеству. Ей нужны были двое детей, не меньше, и к этому Галя неосознанно шла, искренне считая, что один ребенок в семье вырастает эгоистом, избалованным, да и с одним просто скучно. И вот, когда она уже решила, что замужем повторно ей не бывать, тут-то и подвернулся Жупиков. И Галя считала, что его сам Бог ей послал, услышав ее желание: ведь от «чужого» родить она никогда бы не решилась.

Конечно, забеременела она случайно — все же не хотела заводить ребенка до тех пор, пока этот эксперимент с повторным браком не перейдет в настоящую семейную жизнь и Жупиков, действительно, не станет ее законным мужем, хотя сам Лева и настаивал, с первых дней своего возвращения, на рождении второго ребенка — чтобы закрепить их зыбкий и ненадежный, как, видно, он и сам считал, новый союз. Что ж, пусть она забеременела случайно, непредвиденно, как бы рановато, но, видно, ничего случайного в жизни не бывает, и чему быть, то давно — не нами — предрешено…

Однажды, перед сном, уже лежа в кровати, Галя начала давать наставления в спину отвернувшемуся от нее Леве — как всегда, с легким раздражением:

— Скоро уже полгода, как ты не живешь в своей квартире… Нашей квартире. Вот она возьмет да и выпишет тебя оттуда.

— Ну и что?

— Как это что? Не забывай, что благодаря нам — мне и Аленке — была получена эта квартира. Чего это ради ты ее кому-то будешь дарить? Тебе надо сходить, пожить там недельку хотя бы.

— Ну и подарю.

— Как это подарю? А где ты жить собираешься — в этой комнате, что ли?

— А где же еще?

— Не маловато ли — пятнадцать метров на четверых?

— На каких четверых?

Галина смешалась. Ей не хотелось пока говорить Леве, что она беременна. Срок был небольшой, а как он поведет себя, когда узнает про ребенка, было не ясно — слишком уж у них сейчас были натянутые отношения.

— Ты что, забеременела? — Жупиков повернул к ней голову.

Галина помолчала.

— Да, уже два месяца.

— Ничего, сделаешь аборт, — он снова отвернулся.

У Галины похолодели уши, дыхание перехватило, она замерла…

— Ты же сам хотел ребенка…

— А теперь не хочу.

Галина долго молчала. Такого удара в поддых она не ожидала… Но все-таки хозяйкой положения была она, и что будет с зачатым ребенком, для нее было вопросом решенным.

— Нет, я буду рожать, — сказала она, больше для себя.

— Ну и дура.

***

На другой день, когда Галя пришла с работы, Левы дома не оказалось. Она стала собирать рассыпанные на полу журналы, подняла на тумбочке упавшую коробку французского одеколона, который она подарила Леве на праздник. Коробка была пустой. Галя поискала глазами флакон. Его нигде не было. Не мог же он сам уйти… И вдруг страшные подозрения зашевелились в голове Галины. Она внезапно ослабла и покрылась холодным потом. Бросилась снова к журналам: среди них не было номеров «Мелодии», с печатавшейся там биографией «Битлов», — страстного увлечения Левы. Что еще он мог взять? Пластинки? Да, скорее всего… Галя бросилась к пластинкам, просмотрела — тех, что Лева принес с собою полгода назад, не было на месте. Теперь ей все стало ясно. Руки ее упали, в мозгу четко отпечаталось: «Ушел». Да, да. Предательски, как ножом полоснул… И истерический хохот бился в голове Галины: прихватил с собой самое «дорогое» — одеколон, журналы, пластинки, — и звенела пустота: «Ушел». Она понимала, что навсегда, что уже никогда не вернется. Кончилась ее семейная жизнь. Она второй раз наступила на те же грабли… Снова Лева предал, к разлучнице перебежал… Но как не ожидала она этого, ни одной клеточкой своей не ожидала, особенно после вчерашнего своего признания, до последнего часа верила ему, надеялась, что любит, что не сможет жить без них — ее и Аленки, что уже никогда их не оставит. И вот…

В тупой надежде Галина прождала весь вечер, плохо спала ночь. Наутро с трудом пошла на работу: состояние было муторное, свет не мил, в душе пустота. Находиться среди людей, работать у нее не было сил. Она взяла увольнение и поехала к родителям — бессознательно потянулась к отчему дому: захотелось участия, понимания… Пришла, отец и мать встретили встревоженно, выслушали молча. Кто из них больше страдал в эти минуты — неизвестно…