Твёрдость по Бринеллю - [4]

Несколько дней Таня не могла прийти в себя от этого известия — у нее было такое чувство, что жить уже не стоит. Ну почему она тогда пренебрегла сном? Она так виновата перед бабушкой, так виновата!.. Любимая внучка называется — не выбрала времени навестить бабушку в болезни, побыть рядом с ней, поговорить, услышать что-то — наставление, напутствие, проститься хотя бы мысленно: ведь был знак, был — тот мощный зов, знамение! Значит, она ждала, звала, чаяла увидеть внучку перед смертью, а Таня… не захотела, не вняла, не откликнулась! Она казнила и проклинала себя, но самым ужасным было сознание того, что все это уже бесполезно, непоправимо, что уже поздно, поздно… Бабушки нет. И даже на похороны, чтобы проводить ее в последний путь, Таня не попала: уже восемь дней, как бабушка лежит в земле… А что же она-то все эти восемь дней здесь делала? Загорала, купалась, веселилась — и не знала, не чувствовала ничего? Значит, она потеряла то наитие, что предупреждало ее, значит, она — пропащий человек: как же так — совсем ничего не чувствовать? Это Тане было не понятно, страшило ее. А родители-то тоже хороши: пожалели ее, не сообщили о смерти бабушки сразу — хоть бы телеграмму дали…

Таня стала высчитывать день, когда бабушка умерла. По ее подсчетам выходило, что это был их первый день похода в горы, куда они отправились с турбазы. Они ночевали на горном «приюте». Спали все в общей палатке. Забравшись в спальник, Таня улеглась и вдруг ощутила мягкий, но сильный толчок в спину — он исходил из-под земли. Подскочив, она принялась шарить руками в темноте, утром внимательно осмотрела лежку — странно, очень странно, что бы это могло быть? Вадим лишь посмеялся над ней: «Померещилось тебе…» Не придумав никакого объяснения, Таня поудивлялась день, через неделю и забыла об этом, а сейчас вот пришлось снова вспомнить. Да, это было в день бабушкиной смерти.

Таня ходила по турбазе потерянная, мрачная, виноватая. Вадим следовал за ней тенью, был внимательнее, чем обычно, как мог, ненавязчиво отвлекал ее от черных мыслей. И постепенно молодость, развлекающая обстановка черноморского курорта взяли свое. Через несколько дней Таня почти отошла, отмякла — смирилась с тем, что все равно уже ничего не поправить. Ничем. И никак. И вскоре жизнь для неё обрела свой смысл.

***

После окончания кавказской путевки Вадим предложил Тане слетать в Крым — оставалось еще целых три недели от каникул. Тане хотелось домой — ей эта экзотика уже надоела, от южной красоты она устала, но Вадим убедил ее, что ехать надо, потому что он договорился с друзьями встретиться в Ялте и подводить их нехорошо, а без нее он лететь не может.

— Ты же моя теперь, ты тоже не можешь без меня, да? — ласково-настойчиво убеждал он ее.

И Таня поддалась на уговоры — действительно, нехорошо подводить друзей, раз договорились. Да и куда она, в самом деле, без него?

В Крыму они встретились с двумя товарищами Вадима и поселились в поселке на берегу моря, недалеко от Ялты. Таня жила в комнатке вместе с хозяйкой, которая их приютила, а Вадим с друзьями спали прямо в саду, под натянутой на случай дождя клеенкой, хотя платили за «койку» исправно.

Крым Тане неожиданно понравился — здесь было какое-то иное и море и солнце. Целыми днями они лежали на камнях у воды и млели от ничегонеделанья. Таня радовалась жизни, теплу, свету, и за этой радостью совсем забыла о бабушке…

И вдруг, спустя неделю безоблачной жизни, Таня — единственная из четверых — заболела непонятной, жестокой болезнью. Скрутило ее сразу, за один вечер. Ночь она провалялась в бреду, какого никогда не испытывала: какие-то пространные, но плоские, невиданные неземные образы валились на нее с высоты, падали ей прямо на живот, и это было очень больно, но вырваться, уйти от тяжелого сна, от этой боли, у Тани не хватало сил. Бред прерывался только тем, что она вскакивала и инстинктивно, «на автопилоте», во власти кошмара, бежала во двор, в грязную общую уборную. Это повторялось часто и бесконечно, и к утру Таня лежала в постели без сил, белая как полотно, с «высокой для желудка» — как определила всполошившаяся хозяйка — температурой. Хозяйка же решила, что у Тани отравление.

Утром она, с помощью Вадима, подняла слабую Таню с постели, чтобы заставить ее выпить целых три литра розового раствора марганцовки — для прочистки желудка. Таня, готовая на все — не дай Бог, холера! — не отказываясь, послушно пила, кружку за кружкой, теплую мерзкую жижу и, тут же, засунув два пальца в рот, блевала в подставленное ведро. После промывания энергичная хозяйка применила все известные методы, чтобы привести постоялицу в чувство без постороннего, тем более медицинского, вмешательства: она работала в санатории и не имела права сдавать свое жилье приезжим, так что огласка была не в ее интересах. Напоследок, после всех процедур, Тане дали выпить кружку рисового отвара и уложили в постель.

После этого ей не давали есть два дня. Метания в уборную прекратились, но Таня лежала в постели без сил. Вадим наведывался к больной и хлопотал возле нее, за что хозяйка была ему очень благодарна. На третий день он принес с рынка курицу, выпотрошил, сварил бульон и сам покормил им Таню.