Твёрдость по Бринеллю - [107]

В неотвратимости наказания Мария была уверена. И очень жалела о содеянном ею и стыдилась своего поступка. Но то, что ее сейчас ломало, физически коробило совестью, было на пользу парню, она это знала. Почему-то была уверена. И это ее немного успокаивало. Она чистосердечно раскаялась, чистосердечно сожалела — и, конечно, немного смягчила наказание незнакомцу. А если смотреть глубже — то и себе…

***

Через пару недель, когда Мария, как всегда по утрам, снова стояла с Катюшкой на пустынной остановке, ее кто-то толкнул в бок — так сильно, что она шмякнулась на обледенелый асфальт и больно ударилась локтем, бедром, да к тому же сильно стряхнула мозги. Она приподнялась на локте, морщась от боли в голове, и оглянулась на неожиданный тайфун, так злобно подбросивший и уронивший ее. Взгляд ее уперся в кирзовые ботинки огромного размера, серые неглаженые брюки и защитного цвета теплую куртку. Ботинки она узнала сразу, хоть и видела их только со стороны подошвы. Она вопросительно взглянула в лицо обидчика и оторопела: девственный когда-то лоб парня украшал свежий, хотя уже и подсохший шрам с рваными, неровными краями, который зацепил слегка и переносицу — создавалось впечатление, как будто точно таким же, рваным, после газовой резки, краем железного листа парню чиркнули снизу вверх (или сверху вниз?) по физиономии…

— Ты… ты… — процедил он, глядя сверху на Марию, но так и не смог ничего сказать. Глаза его вдруг стали наполняться ужасом, челюсть отвисла… Мария с изумлением смотрела на него снизу и наконец принялась подниматься, опираясь на руку.

— Ты чего, — сказала она, не зная, сердиться ей на верзилу за то, что он исподтишка толкнул ее, или изумляться дальше. Жалости к парню, хоть она и увидела результат своего проклятья, у нее не было — одно сплошное изумление истинностью произошедшего. Она сделала было к нему шаг и открыла рот, но парень вдруг попятился от нее и, с каким-то низким, нечленораздельным мычанием, переходящим в сдавленный крик, рванул в сторону.

— Постой, да чего ты, не сержусь я, — крикнула ему вслед Мария, но парень, на ходу оглянувшись — глаза его готовы были выскочить из орбит, — исчез между домами во дворе.

«Чудак, — удивилась Мария, — чего это он?» — и изумленно покачала головой. Кряхтя после падения, она притянула Катюшку к себе, крепко взяв ее за воротник пальтишка, и на минуту забыла о парне: из-за поворота вываливал очередной, третий на сегодня, тяжело груженный рейсовый автобус. Но на душе ее творилось непонятное…

1996

Свершение

Из областного центра в адрес любительского литературного объединения города С. пришло известие: в октябре будет совещание молодых литераторов, приуроченное к юбилею местной писательской организации. Приедут московские светила, выпестованные когда-то в этих же краях, — попить винца на юбилее, а заодно провести семинары по учебе местной молодой поэтической и прозаической поросли, да, может быть, кого-то отметить и кого-то даже рекомендовать в Союз писателей! Дело немаловажное, ответственное, а для молодых — волнительное.

Полина, в свои сорок лет, тоже относилась к молодой, начинающей поросли — во всяком случае, на совещание приглашали всех, кто не достиг сорока пяти, а она в это число попадала. Да и вся «поросль», разбросанная по всем районам области, состояла из подобных Полине: всем перевалило за тридцать, многим подгребало к пятидесяти, совсем юных (до двадцати лет) были единицы, а были и такие «начинающие», которым было за шестьдесят. И все они, тормознутые перестройкой (все существовавшие когда-то, устоявшиеся порядки сразу нарушились, а издательства развалились), не имея абсолютно никаких перспектив стать настоящими, признанными всеми (особенно своими читателями) писателями, все равно творили, кропали стишки и рассказы, складывая их безысходно в столы, в свои долгие ящики. Надеяться, в части публикаций, было не на что: в перестроечной суете про писателей и поэтов из провинций все забыли. Издать книжонку стихов теперь можно было только за свои деньги, а, как известно, богатые предприниматели стихов не читают и не пишут, те же, кто пишет, за свою жизнь не сделали карьеры и не скопили ничего — у них были другие ценности.

Так и Полина носилась со своими «ценностями», нужными ей одной, да еще нескольким, ей подобным. И она тоже почему-то надеялась, что ее творения в забвение не уйдут, кропотливые усилия получат признание; но это, как, видимо, она считала, произойдет еще очень не скоро, лет так через десять-пятнадцать, судя по замедлившимся темпам писательской жизни. Но что произойдет непременно, в этом она была уверена. Поэтому она собиралась на совещание в областной центр, в общем-то, с легкой душой — в основном для того, чтобы познакомиться с литераторами области, с которыми последний раз, на таком же совещании, она встречалась восемь лет назад. С тех пор, конечно, многое изменилось: кто-то из тонко организованных творцов, не выдержав такого невнимания к себе, спекся, оставил творчество, нашел себе иные занятия и ценности, а кто-то, наоборот, стал писать, заработал еще активнее и влился, вырвавшись из неизвестности, в ряды местных «молодых» литераторов. Интересно Полине было взглянуть и на светила из столицы, бывших провинциалов, послушать их, да и остальных.