Твари творчества - [8]

Дошло до того, что история семейной жизни, разворачивающаяся по написанному сюжету, всех устраивала больше, чем с неизвестным концом. При заключении брачного договора стали покупать специально выпущенный сборник — «Брачные сценарии: комедии, мелодрамы, триллеры» — небольшая брошюрка, всем пришедшаяся по вкусу.

Чего всем не хватало — внимания? Родительской оценки-поощрения? Наблюдающего глаза? Не знаю, но факт остается фактом — все научились не то, чтобы играть, но подыгрывать: чувствуют глазок камеры не хуже профессионалов. Некоторые любители экстрима ввели в моду — офтальмологические операции: то тут, то там стали появляться люди, которым вставляли искусственный глаз с вмонтированной в него видеокамерой. Естественно, элитой в нашем городе стала телеэлита, — появились свои телебогини, телепророки, телеклоуны и телеповара, а также телеполитики. Даже изобрели новую выборную должность — Главного режиссера — у него, естественно, была самая большая власть в городе.

Казалось, что любое явление уже не могло существовать в единственном экземпляре, оно могло быть только растиражированным, во множественном числе. Единица стала очень непопулярным числом, ей на смену пришло все кратное двум. Самыми употребляемыми стали выражения-присказки: «двойной стандарт», «двойная бухгалтерия», «два в одном», «один ум хорошо, а два лучше». Развитые технологии в виде интернета, а также научные эксперименты в виде клонирования только способствовали вытеснению из сознания идеи единицы. Для одиноких людей наступили трудные времена. Всех охватила мания раздвоения, не только с помощью фиксирования своего образа на разных носителях, но и в личной жизни все бросились искать партнеров, чтобы побыстрей размножиться путем деторождения. И даже на свет последнее время стали появляться все больше двойняшки.

Но вот объявили нужную мне станцию, оборвав поток моих размышлений. Я растолкала приятеля, который уже мирно сопел. Он предложил меня проводить, но я отказалась и, простившись с ним, выскочила из метро на улицу. Вечер был бархатистым и теплым. Остерегаться здесь было некого: в такой темноте никакая камера не сможет сделать нормальный снимок. Выбрав дорогу, которая шла в обход места, где погибла Лиза, я беспрепятственно дошагала до дома.

Глава 6. «Беспокойство»

Как только открыла дверь квартиры, позвонил Винни: «Ужинала?» «Да, я с презентации. Что такой мрачный?» Он тяжело вздохнул и стал объяснять:

«Приготовил птицам блюдо. Да так, ерунда… запеканку. Так птиц не нашел! Нет птиц! Просто нет их, искал — не нашел! Я пошел к метро пешком. Сигареты искал. Возле кинотеатра птиц и нашел. Положил на землю запеканку, пошел к метро. Купил сигареты. На обратном пути остановился посмотреть — как запеканка. Склевали, может, уже? Так что ты думаешь? Там трактор все собирает… да, да, загреб все, что я положил, своим скребком. Я зол на все! Все меня раздражает!»

«Антрепренер не звонил? — спохватилась вдруг я. — Мы договаривались созвониться сегодня вечером». «Нет, а что?» — спокойно спросил Винни. «Позвонит, позовет на премьеру спектакля, скажи, обязательно придем! Это наш последний шанс», — наставляла я Винни, зная его неумение вести деловые переговоры. «А как называется спектакль?» — вяло полюбопытствовал он. «Давайте развлечемся». «Судя по названию — трупак», — резюмировал Винни, намекая на то, что идти не стоит. «Нам антрепренер нужен! — прокричала я в трубку, — может, возьмет нас прокатывать» «Хорошо, — согласился наконец он, — тогда до завтра». Я вздохнула с облегчением: «Целую».

Речь шла о нашем с Винни спектакле, в котором мы оба играли, — «Марш одиночек». Автором и режиссером был сам Винни. Сначала он написал рассказ, а потом превратил его в одноактную пьесу на двоих актеров.

Это была история о том, как человек решил стать жеребенком, не найдя себе применения в современной жизни, среди людей. Он скачет по лугам и полям и встречает одинокую, растерянную горожанку. Они проводят вместе время, горожанка во всем подражает жеребенку, пытается прыгать галопом, как и он, щипать траву, вставая на четвереньки, пить воду из реки. Их игры заканчиваются тем, что горожанка подвертывает ногу, плачет и в конце концов понимает, что они не пара и ей не под силу стать такой, как он.

«Я не могу так проникновенно ржать… И мне недостаточно щипать траву на весенних лугах, чтобы быть счастливой!» — вздыхала моя горожанка. «Я могу только стать твоей хозяйкой, оседлать тебя или запрячь, чтобы ты тянул плуг, и гнать тебя хворостиной». Тогда горожанка решает:

«Я не хочу этого, и поэтому мы должны расстаться. Чтобы любить и уважать друг друга, не уничтожая при этом!» Они расходились, каждый при своем, но в последний момент бежали друг к другу. В финале мы выходили на авансцену, и я задавала Винни вопрос: «Как ты думаешь, на земле настанет день, когда людям будет не одиноко друг с другом? Он отвечал: «Поживем — увидим! А пока давай посмотрим, как обстоят дела на Луне!» В этот момент на ниточке спускалась Луна и зависала над сценой. Начинал играть марш, Винни брал стремянку и забирался на самый верх. Смотрел на Луну и кричал мне: «Иди сюда, здесь совсем не страшно!» После этого гас свет. Это был спектакль об одиночестве человека в современном обществе и в то же время о его изначальной, природной свободе, которая роднит его с животным миром. Но в котором он тоже не может раствориться до конца.