Твари творчества - [6]

Мой друг, гулявший все это время по своим каким-то углам, был счастлив и так Он держал в руке подаренную бутылку хорошей водки. «Хочешь, возьми!» — щедро предложил он. «Да ну, куда мне. Винни сейчас не пьет, а я не пью водку в принципе». Обрадованный трофеем, приятель помахал проезжающей мимо машине. И через минуту мы уже неслись с ветерком по ночному городу из центра на Западную окраину. «Одного не пойму, как в японском ресторане можно собрать такую давку и подавать водку, а не саке?» — озвучил нашу общую мысль приятель. «А ты хоть что-нибудь попробовал?» — заботливо поинтересовалась я. «Курицу, — ответил он, улыбаясь, — японского там, по-моему, ничего не было? Все японское съели «випы»? Он залился смехом. «А где они были?» — удивилась я. «В задней комнате». «Да, точно, — я стала припоминать обстановку ресторана, — там сидело несколько грустных и мрачных квадратов в каком- то закутке — это «випы»? В их ауре было что-то сырое и землистое…» Он кивнул. — «Да, и они съели все суши». «А что за «випы» — то?» — развивала я тему дальше. «А х-й их…Ой, извини… А кто их знает, банк какой-то гуляет», — то ли весело, то ли грустно заметил мой приятель. Мы снова замолчали. «Н-да, — вяло размышляла я вслух, — «випам» имена собственные уже не нужны. «Вип», он для того и «вип», чтоб не быть Иваном Ивановичем — обыкновенным вурдалаком».

Я взглянула в окно. Мимо проплывали огни светофоров, отражающиеся в намокшей от быстрого дождя мостовой. Все двоилось, — дома, редкие фигуры пешеходов, — преломляясь в лужах, и приобретая вторую реальность, вниз головой. На перекрестке я заметила женскую фигуру в светлом плаще и ярко-рыжем парике. Может, это были и натуральные волосы, но цвет их был настолько огненным, что они казались искусственными. Мне стало не по себе. Со спины девушка напоминала Лизу — ту самую женщину из перехода, покойницу. Какой-то нервной энергией, которая исходила из се движений Мне даже показалось, что она вдруг приблизилась, так же, не разворачиваясь, встала плотно к дверце машины, потряхивая своей рыже лиловой гривой, и потом беззвучно исчезла.

Я постаралась расслабиться, как если бы собиралась вздремнуть. Вскоре внутреннее видение снова заработало, и я увидела женское лицо в рыжем парике, а может, с крашеными, искусственного оттенка, волосами. Это лицо было мне смутно знакомо. «Что, Лиза?» — спросила я непроизвольно. Сделав несколько движений ртом, словно рыба, глотающая воздух, она издала звук, и через мгновение я смогла различить слова. «У меня… их было… много… любовников… Это он!» «Кто? — задала я вопрос самой себе, — этот Вова, с пачкой «Пегаса»? Не может быть…» Лиза вздрогнула лицом, как будто ухмыльнулась: «Нет, не Вова. Тот, кто придумал… уход. Вова… подтолкнул…» «Понимаю, — вторила я ей, как сомнамбула, — а кто тогда?» Лиза помедлила: «Все… они… иллюзионисты… кулинары… Я..» — она не договорила и на полуслове исчезла из моего телепатического видения.

«Уф-ф», — отмахнулась я от мыслей о Лизе. Все-таки это мое свойство — сильная нагрузка для психики. Потрясение. Я перевела взгляд на приятеля. Тот прикрыл веки, посапывая и испуская винные пары.

«Иллюзионисты, кулинары, или я ослышалась? Что это значит?» Но спросить было некого.

Где-то между «Динамо» и «Аэропортом» мы попали в метель. Белые хлопья величиной с яблоко, медленно плыли в ночном небе и разбивались о стекла машины. Застряв в пробке, я увидела в окно, как кучка людей, ежась от холода, что-то кричит, размахивая плакатами. «Ничего не понимаю, откуда метель? В августе месяце? Что с климатом? И что они там скандируют?» Миновав перекресток, мы выскочили из снежной бури. По шоссе ехала мусороуборочная машина, в кузове которой были сложены транспаранты вроде тех, что держали манифестанты. «Это съемка! Новое телешоу! — зашевелился проснувшийся приятель, — там я заметил телеведущего Колю Ч. Я его сразу узнал. Это «Метео-розыгрыш», теперь они еще и смену погоды устраивают. Значит, завтра будет дождь. Небо не выдерживает такой нагрузки. Потом всегда бывает дождь».

Машина вдруг остановилась. Водитель, все это время сидевший молча, обернулся к нам своим выбритым лицом и, скалясь желтозубой улыбкой, пробубнил: «Поздравляю, вы участвовали в передаче «Куда девался мистер Паркер?» Спасибо за содействие». Затем он пригнулся, извлек из под сиденья букет в целлофане и протянул его мне вместе с бутылкой сакс и пропуском вип-персоны ресторана. Каждому «випу» по саке — подмигнул он заискивающе.

К машине подошли люди с телекамерой и слали нас снимать Они позволили нам выйти. И после того, как мы отказались от их предложения развезти нас по домам, быстро уехали. А мы наконец вырвались на свободу. Во избежание продолжения розыгрыша, мы нырнули в метро. Но прежде чем ступить на бегущую ленту эскалатора и окунуться в людное чрево подземки, я натянула на голову капюшон, поплотнее застегнула у горла куртку и проверила на носу темные очки. Теперь пусть снимают, хоть «Войну и Мир» в самом красивом бомбоубежище в мире! Только после того, как мой приятель проделал то же, спрятав под шарфом и очками лицо, мы спустились на станцию и сели в подоспевший поезд. Вагон был полон молодежи, они оживленно болтали и снимались на мобильники. Несколько более солидных пассажиров сидели с портфелями в руках. При нашем появлении двое извлекли видеокамеры и стали снимать всех подряд, поворачивая объектив то вправо, то влево. Встретившись взглядом с одним из снимавших, я улыбнулась ему, он ответил тем же. Не думаю, что он узнал меня как актрису — я тщательно скрыла лицо за очками и шарфом. Просто теперь у нас в моде фиксировать жизнь на камеру. Все снимают или снимаются.