Твари творчества - [33]
Покинув его дом, я побрела, куда глаза глядят. Мне некуда было идти. Я скиталась по улицам, прибилась к бомжам, спала под деревом в парке и в подвалах Но потом я встретила добрых людей, и они приютили меня». Сказав это, она опустила голову, и снова стала расписывать на песке незамысловатые узоры.
Я сделала вид, что не замечаю, что она стыдится своей слабости. Но я чувствовала, что она хочет сказать еще что-то.
«У тебя так и не было других мужчин?» — осмелилась я спросить ее.
Она как будто ждала этого вопроса. На лице ее отразилась застарелая грусть и в то же время облегчение от того, что она может выговориться.
«Было, и много. Но я всегда останавливалась, в какой-то момент. Для этого мне нужно было прокричаться, а с появлением моего дубля у меня произошло окончательное расхождение «внутренних и внешних данных». Я не могла осуществить до конца ни одно свое желание в таком раздвоенном состоянии. Хочу что-нибудь, а как дойдет до дела, — руки опускаются, себя не узнаю, вроде и не я этого хотела, говорю: Вы, наверное, меня за кого-то другого принимаете! — Она повернулась ко мне, демонстрируя себя. — Ну, скажи, она что, лучше меня?»
«Твоего живого обаяния в ней нет…» — произнесла я спокойно.
Она с облегчением вздохнула и тут же поинтересовалась: «А себя ты еще не встречала?» «Нет пока…» Я поплевала через плечо и постучала по лавке.
«Поверь, непередаваемое ощущение, — с иронией произнесла она. Когда я осталась совсем без средств к существованию, я подала иск в суд, о защите авторских прав и просила выплачивать мне сумму с каждого ее появления.
В конце концов, она — часть меня, моя интеллектуальная собственность. Даже собиралась предъявить пленку, как документ. Но иск был отклонен. Меня приняли за самозванку. Конечно, я погорячилась, рассчитывая на справедливость».
Теперь я слушала Лизу с открытым от удивления ртом, — признаюсь, отстаивания своих авторских прав я нс ожидала от девушки с такими инфантильными замашками. К этому моменту она уже успела вымазать в мороженом свое по-детски округлое лицо. И все-таки, как хорошо, что она украла пленку! Именно пленка может раскрутить всю историю возмездия режиссеру и его телемафии. Странно, однако, что такое вещественное доказательство пылилось у режиссера на полке. Что-то туг не сходится…
Я решила высказать Лизе свои сомнения. «Лиза, ты очень смело поступила с пленкой и с судом, но почему он сам не уничтожил пленку, зачем ее хранил?»
Лиза проглотила последний кусочек вафли, причем лицо ее изобразило крайнее удовольствие, и, вытерев рот платком, в два счета разъяснила ситуацию: «Потому что ее уничтожить невозможно, вернее, это бессмысленно. Он сам мне в этом признался в минуту откровения. Сказал: «Все остается, как рукописи, которые не горят». То есть бумага горит, а вот информация — нет, настоящее не смывается… Все, что мы пишем, снимаем, говорим, даже думаем, — возвращается. Даже я вернулась, хотя меня уничтожили, — правда, кроме тебя, меня пока никто не слышит».
«А где эта пленка сейчас?» Как только я задала этот вопрос, тут же сообразила, что у Лизы ничего при себе нет.
«У меня украли эту пленку, — подтвердила мои опасения Лиза. — Тогда, в переходе».
Она смотрела на меня и ждала какого-то решения.
«Ты хочешь, чтобы я нашла пленку и разоблачила его?» — спросила я.
Лиза досадливо покачала головой: «Нет, конечно. Я не хочу ему мстить. Он же болен, и болезнь у него «высокая». Можно только посочувствовать ему».
Подобная Лизина реакция была типичной для жертвы творческого насилия — очень трудно было ожидать от нее окончательного осознания всего, что с ней произошло. Но это не отменяло моего возмущения. «По-моему, большего сочувствия заслуживают все жертвы его болезни!» — вставила я в ответ, адресуя свой намек самой Лизе.
«Да, да, конечно, — согласилась она, — но говорят же: не сотвори себе кумира. Одни создают себе кумира, другие — из себя делают кумира».
«А ты, разве ты не сотворила из него кумира?» — в моем голосе звучал упрек.
Но Лиза смиренно продолжала, не меняя тона: «Нет, это другое — это любовь. И все, что мне от него нужно, — чтобы он меня заметил, почувствовал мою боль».
Я помолчала. Крыть было нечем — любовь имела свои собственные законы справедливости. Все, что мне оставалось, это переспросить: «Ты хочешь, чтобы он тебя заметил?»
«Да, — тихо отозвалась Лиза, — и почувствовал мою боль».
«Так он не знает о твоей смерти?»
«Нет, я ведь перестала для него существовать еще до моей гибели».
«Значит, мне надо попробовать сделать так, чтобы он снова вспомнил о тебе и тебя почувствовал?» — переспросила я.
«Да».
«Н-да, дела… — вырвалось у меня. — Как же это сделать?»
Лиза не отвечала. Она молча смотрела на меня и ждала. Кажется, она рассказала мне все, а моя задача не становилась от этого легче, даже наоборот.
На секунду мной овладели малодушные сомнения: зачем я связалась, зачем лезу в чужую жизнь, закрыться и пройти мимо… не отвечать… не искать, не разбираться… Взглянув на Лизу, я порадовалась, что она не могла прочитать только что посетившие меня предательские мысли. Они были вызваны отчаянием перед свалившейся на меня головоломкой. Так, по крайней мере, я себя успокаивала.
Книгу Елены Кореневой отличает от других актерских мемуаров особая эмоциональность, но вместе с тем — способность автора к тонкому анализу своих самых интимных переживаний. Если вы ищете подробности из личной жизни знаменитостей, вы найдете их здесь в избытке. Название книги «Идиотка» следует понимать не только как знак солидарности с героем Достоевского, но и как выстраданное жизненное кредо Елены Кореневой.
Я знаю, что не должна писать эту книгу. Сказано ведь: «Можешь не писать — не пиши!» Нет, мне как раз писать очень понравилось… «Ну закажите мне еще, — что-то такое вякало со дна затылка. — Позвоните и предложите написать еще одну книгу». И позвонили, и предложили. «Они что, идиоты? — восклицает мои спутник — Какое продолжение?..» С тех пор, как я назвала свою автобиографию «Идиотка», я стала трепетно относиться к этому слову. Слово «идиот» и все его производные исполнены для меня теперь многих смыслов. Ну вот, началось…
Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.
Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.