Турнир - [8]

- Не думаю, что мой брат умеет ездить верхом, - осклабился Виктуар, испытывавший к Зандеру чувство ничем не замутненной "братской" ненависти.

Вот только Зандеру было наплевать на то, кто и какие чувства испытывает по отношению к нему. Поэтому он никак не отреагировал на очередную колкость брата, и, не отвлекаясь на глупости, принялся за еду. Задумавшись о своем, он не замечал ни того, что ест, ни того, о чем говорят за столом. Из состояния глубокой задумчивости его вывело лишь некое нехарактерное для обедов такого рода сочетание слов, неожиданно прозвучавшее за столом.

- Что, простите? - переспросил он, "выныривая на поверхность". - О каком Турнире идет речь?

Вопрос застал сотрапезников Зандера врасплох. По-видимому, тема общей беседы являлась для всех присутствующих более, чем тривиальной. Они, судя по всему, и обсуждали-то не саму эту тему, а некий связанный с ней частный вопрос. Тем не менее, вежливость и, возможно, остаточное чувство любви к своему непутевому сыну, заставили мать Зандера дать ему краткое разъяснение относительно ситуации, обсуждаемой в обществе. Оказалось, что наследница Карла II принцесса Эва Сабиния, поставленная перед необходимостью срочно выйти замуж - иначе она теряла права наследования, - но, увы, отчаявшаяся найти среди сватавшихся к ней иноземных принцев мужчину, способного удовлетворить ее явно завышенные эстетические и интеллектуальные запросы, решилась на очередное "милое" сумасбродство. Получив одобрение от не чаявшего в ней души отца-императора, принцесса Эва Сабиния объявила, что ее мужем станет победитель Турнира, который она организует по подобию средневековых рыцарских ристаний. Но за столом обсуждали не сам Турнир - о нем уже было сказано все, что только возможно, - а факт участия в нем графа де Ноэн, старшего сына-наследника герцога Ноэн.

- Постойте! - возразил Зандер. - Я чего-то не понимаю. Валентин всего лишь граф, то есть сын герцога, но никак не принц правящего дома.

- Условия Турнира, - объяснил Валентин с холодной улыбкой на красивых губах, - позволяют участвовать в нем любому титулованному дворянину, отвечающему требованиям возраста и не имеющему видимых телесных и душевных изъянов.

- То есть, - уточнил Зандер, начиная понимать, какая удача неожиданно улыбнулась ему в этот день, - если я ношу княжеский титул, мне двадцать пять лет, и я не урод, то могу участвовать в Турнире?

И в самом деле, если для того, чтобы получить доступ к книге, хранящейся в императорской сокровищнице, надо всего лишь жениться на принцессе-наследнице, так отчего бы ему этого не сделать?

- Какого фавна?! - едва не взорвался Валентин. - Что ты несешь?!

- Я титулованный дворянин... - пожал плечами Зандер.

- Но ты же никто! - возмутился брат, и надо сказать, судя по выражению их лиц, все собравшиеся за столом были с ним согласны. - Ты ничтожество, Зандер, и тебе никогда не победить в Турнире. Появившись при дворе, ты только опозоришь нашу семью!

- С чего бы? - улыбнулся Зандер.

- Ты хоть представляешь, кто будет участвовать в Турнире? - вступил в разговор отец.

- Такие же люди, как он и я, - кивнул Зандер на брата. - Разве нет?

- Как я, но не как ты! - возразил Валентин.

"Тут ты прав, - согласился с ним мысленно Зандер, - я куда круче. Но пусть это пока останется моим маленьким секретом!"

- Тебе виднее, - сказал он вслух. - Но вам меня не переубедить. Если таково мое право, я не премину им воспользоваться!

С этими словами он встал из-за стола, коротко поклонился, пожелал всем остающимся "Бон аппетит!" и покинул обеденную залу.

3. Габи

Тристан Мишильер не ошибся. Габи Новак действительно была чрезвычайно умна и одновременно несчастна. Она отлично знала себе цену, вернее, обе цены - явную и тайную. Одна из них - та, что лежала на поверхности, - определяла все, другая - практически ничего. Что с того, что Габи была умнее любого из знакомых ей людей? Из ума - говорят старики, - платье не сошьешь и супа не сваришь, напротив, то, как она думала, и то, как быстро она это делала, могло стать непреодолимой преградой даже к тому жалкому счастью, на которое могла рассчитывать выросшая в чужом доме сирота. Умных не любит никто, а уж, если речь идет о женщине, без опасений пиши пропало. Это Габи отлично усвоила еще в раннем детстве, когда именно за "умничанье" ее травили и ненавидели буквально все: и взрослые, и сверстники. Девочка - так считалось там, где она росла, - не способна знать больше главы семьи или его сыновей. Не могла и не должна была соображать быстрее них и демонстрировать не свойственные ее возрасту и опыту сметливость и проницательность. Не имела права самостоятельно научиться читать в пять лет, тогда как старший сын и наследник хозяина дома, в котором она жила на правах бедной родственницы, не вполне освоил искусство чтения даже в свои неполные тринадцать лет. Этому ушлепку даже школа ничем помочь не смогла, потому что глупость, как известно, не лечится. А Габи ничья помощь попросту не понадобилась, она справилась сама. Ни счет, ни грамота не показались ей чем-то из ряда вон выходящим. Когда Горц это понял, - осознал, наконец, своим скудным умишком, насколько он глупее "этой мокрощелки", - то озверел так, что чуть не убил ее на месте. А ведь мог, имея в виду размеры, тупую силу и полное отсутствие способности думать наперед. Во всяком случае, избил он ее тогда так, что она потом две недели не вставала с кровати. С тех пор Габи научилась не выделяться, потому что ничто - ни ум, ни память, ни даже магический Дар, - не обеспечивали ей крышу над головой, пропитание и безопасность. Другое дело тихая, трудолюбивая и робкая девочка, все время остающаяся в тени и на задворках. Такую, если и шпыняют, то без злобы и остервенения.