Турнир - [45]

В результате собачка мнется, но никакой печали по этому поводу Учиха не испытывает – наоборот, его настроение меняется. Даже усталость отступает в тень глупой радости.

Пока я избавляю выродка от одежды, как всегда стараясь избегать прикосновений к почти зажившему плечу, Саске ощупывает шрам на моей груди. Это не больно, хотя кожа все еще ярко-красная на самом краю разреза, и поперек, там, где заметны проколы от швов.

Коктейль чувств слишком сложный, чтобы его можно было разделить на составляющие. Вина и сожаление душат, поэтому я избегаю зрительного контакта – зацеловываю шею, плечо, ключицы и руки, как помешанный, лихорадочно. Каждый палец, каждый миллиметр, и Учиха спокойно принимает ласку, позволяя мне всё. Будто император - своему дорогому и единственному слуге.

А после ерошит мои волосы, гладит небрежно, как непослушную псину. Неожиданно тянет за пряди требовательно, по-хозяйски, и заставляет посмотреть наверх.

Сложно понять, нравится ему или, наоборот, неприятно видеть в моем взгляде фанатичное «я сделаю для тебя всё». Хренова двойственность – от нее нам плохо и хорошо одновременно.

Любовь и ненависть.

Принятие и отторжение.

Признание и зависть.

Как кубики, как пазлы для игр. Игр, где мы сами такие же беспомощные детали.

Саске раскрывается мгновенно. И снова вкладывает в секс со мной свой собственный смысл. Наверное, это вошло в привычку – объяснять себе, с какой стати он раздвигает ноги. Что бы не происходило, всегда есть причина. А началось все с желания сделать меня врагом телу и душе, чтобы боль и унижение разрушили нашу кошмарную тягу друг к другу.

Интересно, он когда-нибудь ещё думал об этом? А о том, что было бы, случись всё по-другому? Если бы только тот план сработал…

– О чем напрягаешь извилины? – спрашивает Учиха, обхватив ладонью мою шею, пока я расстегиваю его ширинку, не забывая оставлять поцелуи на коротко вздымающейся груди.

– Пытаюсь представить, о чем ты думаешь.

– Честно? Я не могу, когда ты об меня трешься. Я даже злиться на тебя не в состоянии.

– Сдаешь позиции, Учиха.

Как это похоже на наши стычки… не важно, кто снизу, Саске всегда ведёт партию. Даже если мои пальцы внутри него, даже если он подставляет зад и изгибается дугой. Даже если иллюзионист-тень распластан подо мной и кусает губы от боли – роли в нашей паре определены по особому принципу. У кого крыша съезжает быстрее, тот и у руля. Я отдаю эту власть без сомнений. Саске психопат и мы оба этим довольны.

Я знаю, что ему невыносимо. Знаю, что действую слишком грубо и тороплюсь, но лишь потому, что он этого хочет. Хочет физической боли – так легче перетерпеть душевную.

И я даю. Переворачиваю одним движением, кусаю за шею, толкаюсь резко и рывками, в почти нерастянутого, со смазкой из слюны, унизительно прижав грудью к полу. И как в трансе повторяя:

– Я сожалею, слышишь. Мне жаль. Мне так жаль…

Саске как будто только этого и ждал – теряется в прикосновениях, молчит и двигает бедрами навстречу не толчками, ударами. Да, все верно. Все правильно.

Он даёт мне выплеснуть эмоции, и сам получает желаемое. Ведь моя нежность для него всегда хуже любой пытки, когда дело касается самого простого, что есть между нами…

Уж лучше, чтобы больно, чтобы зубы скрипели от напряжения, чтобы синяки по всему телу и пот вперемешку со слезами.

Ему такая связь всегда была понятнее, чем искренность или нежность.

Когда он кончает первым с вывихнутой в захвате рукой, прижавшись щекой к полу и болезненно постанывая, я осознаю, что да.

Безнадежно больные.

Мы оба.

Потому что я тоже способен получать от этого удовольствие.

***

– Меня зовут Утаката Ши. Я занимаюсь работой с огнем уже двенадцать лет. Никого лучше меня вы не найдёте, так что можете прямо сегодня выбирать себе аксессуар и приступать к тренировкам.

– Мы оба хотим научиться работать с мечами. В концерте будет боевка, – отвечает Саске. А пока он рассматривает огромный зал, этот фриканутый фаерщик рассматривает Учиху.

Всё как всегда, ничего в этом мире не меняется. К Саске липнут мухи, а я должен отгонять ухажеров тухлыми лососями. Справедливость вообще существует? Почему ему достаются такие вот необычные личности, а ко мне так и тянет всяких моральных уродов, включая самого Саске?

Утаката, номер которого нам заботливо подогнал Джирайя, тот еще кадр: старательно прилизанные волосы скрывают один глаз, а тот, что на виду - хитрый до безобразия. Необычный цвет, в янтарь. И наглость, прущая из всех щелей тоже необычная.

Одет фаерщик в серо-голубую водолазку под горло и обтягивающие джинсы. Он интересный, сразу видно, что человек талантливый и помешанный на своём деле, но наглость…

– Я многое слышал о вас двоих. Говорят, вы связаны с Синтагмой. Это правда, что вы живете вдвоём?

Спрашивает-то он у двоих, но обращается непосредственно к Саске. Я как будто вернулся в былые времена – сиди и наблюдай за тем, как с Учихой кто-то флиртует…

Как же бесит. И ревность какая-то странная, вспыхнула мгновенно, подпалила изнутри всё, что только могла подпалить. Хорошо, что зарядку от сердечного насоса я оставил в машине – наверняка она вовсю надрывается, сигнализируя об ускоренном пульсе. Надо взять себя в руки. Перетерпеть.