Турково-Саратовские рассказы - [6]

В Турках — городке, где, в общем-то, всего одна-единственная центральная улица, именно она стала пешеходной.

Я понимаю, что при тогдашнем уровне автомобилизации она и так была пешеходной, но ведь надо задумываться и о будущем, которое, как ни странно, довольно быстро наступает. Да и редкие в то время автомобили, когда им надо было проехать на другой конец поселка, вынуждены были объезжать широкую центральную улицу по узкой параллельной, поднимая при этом клубы пыли, поскольку покрытия там никакого не было. Ничего более глупого я не видел. Зачем засовывать пешеходно-прогулочную зону в центр села? Всегда в деревнях гуляли за околицей, гораздо уместнее было выбрать какую-гибудь зону возле Хопра. Но нет — собезьянничали московскую Красную Площадь, незаметив, что перед тем, как окончательно убрать с нее транспорт, построили, и Бульварное, и Садовое, и МКАД.

И вот, в центре поселка, больше похожего на обычную деревню, расположилось грандиозное по замыслу творение — турковский Арбат, с теперь уже потухшим, за ненадобностью, светофором, с опустевшим базаром, с очередями в которых стоял весь город — то за мылом, то за хлебом, то за водкой. С пустым, как барабан, универмагом, стандартной двухэтажной постройки, в котором ничего, кроме продавщиц, кутающихся из-за скудного отопления, в теплые платочки, не было.

Мне удалось увидеть самолично, и турковский арбат с жалким подобием фонарей, и всеми забытый, совершенно никчемный, светофор, который своими потухшими огнями, как бы говорил всем: «люди, вы всегда в ответе за тех, кого приручили».

Грустное тогда было это зрелище.

Турковские нравы

Скажу честно, что я так и не изучил нравы турковских обитателей.

Ну, во-первых, поскольку не так уж много времени провел я там, чтобы составить себе какую-то целостную картину. Во-вторых, я тесно общался только со своими, с остальными имея лишь шапочное знакомство на уровне «здравствуйте-до свидания». Хотя у Ирины в поселке было много знакомых, но подруг она сторонилась из ревности11. А ребята, увидев меня, к общению, ни с ней, ни со мной не стремились. Мы ни к кому не ходили в гости, да и к нам никто не приходил.

Но меня это мало волновало — я был влюблен и никого, кроме Ирины, ни видеть, ни слышать не хотел. Это было самое счастливое время, когда я жил одной только любовью.

Но, кое что я все-таки узнал о туркачах от самой Ирины, которая, перед моим первым приездом в Турки, провела со мной разъяснительную беседу о том, чего можно и чего нельзя делать в отдаленном, не только от Москвы, но и ото всех крупных городов, поселке.

Первым и самым главным было то, чтобы никоим образом не поносить советскую власть. Это у вас, в Москве, «время — вперед», а здесь оно застыло, и похоже потихоньку движется вспять. Тут нет, ни джинсов, ни батников. Здесь эпоха «Светлого пути» и «Кубанских казаков», в которую люди, без тени усмешки, обсуждают решения Партии и Правительства. И не проклинают карточки на сигареты и мыло, а даже, как бы, наоборот, довольны. Раз есть карточки — значит будет мыло.

Второе сводилось к тому, что говорить «вранье» в сторону газетных статей или телепередач — запрещено! Местные телевизору и газете, верят больше, чем своей матери, потому, что мать солжет только тебе одному, а разве можно солгать целому народу.

И еще — я не должен был хвалится своими «левыми» доходами. Людей, которые зарабатывают себе на жизнь собственным трудом тут клеймят «барыгами», презирая в душе, и недолюбливая открыто. Здесь царит некий «деревенский коммунизм», когда люди помогают друг другу, не за деньги, а в надежде на ответную помощь. Требовать за работу деньги — мо здешним меркам вопиющее хамство.

(Замечу в скобках, что подобная практика продолжается в провинции и по сей день. Последний раз я встречался с ней в 2015 году, в Тверской области, когда за предложенные мною деньги, на меня посмотрели как на врага. Меня всегда удивляло это — ведь гораздо проще заплатить, чем помнить кто и сколько тебе добра сделал, чтобы, в свою очередь, также отплатить добром. Зачем городить огород?

А потом я понял — не проманишь этих жухарей. Если за деньги — то сколько сделал, столько и получил. А, если по доброте, то всегда есть надежда получить больше, чем отдал).

Но, еще раз подчеркну, что на практике, данные мне Ириной правила, я применял очень редко, поскольку почти не общался с местными. Помню было несколько моментов, когда меня спрашивали, как москвича, про какую-то околесицу, вычитанную в газетах, о Москве. И я, не моргнув глазом, подтверждал газетные слова. Интересно, что в полемику никто не пускался. Если я сказал «да» и газета «да», значит на самом деле «да». Никаких сомнений не возникало, никаких наводящих вопросов не задавали. Ничего! Болото!

Но вот один, истинно деревенский, обычай я испытал на собственной шкуре.

Моя бабка Евдокия Дмитриевна, хоть и родилась в Москве, но полдетства провела в деревне. Время было такое — гадкое. Родилась она в самую бойню — в марте 1905 года, когда в городе назревало желание отмстить Этой Стране за Кровавое Воскресение. В октябре в городе стало совсем невмоготу и бабку отправили в Тульскую губернию, в деревню Ширино, а ныне — пригород Новомосковска. Отшумела революция, похоронили убитых, стало даже посытней и бабку возвратили в город. Но не успела она пойти в школу — через год война! Опять голод, опять в деревню. А там еще одна революция — опять голод, опять трупы на улицах. И только в 1919 году бабка вернулась в город, чтобы выйти замуж и не висеть на шее у отца с матероью…