Турково-Саратовские рассказы - [4]

И вот от телефона в универмаге к дому Ирины Алекаевой тянулся, по кустам, деревьям и по шестам над дорогой, провод к параллельному аппарату8, который звонил одновременно с универмажным. Поэтому, звоня Иринке, приходилось вести такой диалог:

— Алло! Здравствуйте! Это универмаг?

— Да!

— Повесьте пожалуйста трубочку, я сейчас перезвоню.

Второй звонок, следующий практически сразу же за первым, был условным сигналом того, что звонят не в универмаг.

А сейчас для этого достаточно нажать одну кнопку на телефоне.

Интересно, а что будет у наших пра-правнуков.

Жаль, что мы умрем и никогда об этом не узнаем.

Турковский Арбат

Писатель Ремизов, вовремя уехавший из СССР, провозгласил обезьяну символом России, нет, конечно, не потому, что наша страна, так же глупа и некрасива, как это животное, а потому, что русский менталитет подразумевает обезьянничание, то есть тупое и бездумное перенесение на свою почву чужого и чуждого.

Еще раз подчеркну — обезьянничание — не означает заимствование. Позаимствовав покрой, человек сошьет себе одежду по своим размерам. Как поведет себя обезьяна прекрасно показано Иваном Крыловым в «Мартышка и очки», поэтому повторять азбучные истины не желаю.

Проходят столетия, меняется практически все: правление, идеология, вероисповедание, даже образ жизни, понемногу, начинает меняться. Вот только обезьянничание упорно остается. Четверть века назад я услышал по радио фразу «Белый дом», отнесенную к Дому Правительства России. Разве это не обезьянничание. Ну почему не придумать свое? Зачем мне ихний Белый Дом в моей стране? Не нужен! Также глупо и смешно, как услышать «our Kremlin» по отношению к Вестминстерскому аббатству или Нотр-Дам де Пари.

И так во всем — начиная от манеры одеваться, до строительства, искусства и мышления. Только религия кажется не подвержена этому. Но это только видимость, поскольку религия — достаточно консервативная материя — собезьянничав однажды Византийскую империю она остановилась и замерла.

Лучшим доказательством обезьянничания русских служит знаменитая фраза «Москва — третий Рим» — ну ничего своего!

Я не считаю заимствование плохим поступком. Действительно — зачем изобретать велосипед? Но заимствование разумно и учитывает разницу между средой заимствования и средой размещения.

А вот обезьянничание, как раз, разумным не бывает!

Что приносит большие неприятности для заимствующих.

Триста лет назад Царь-Плотник начал строить Новый Амстердам, забыв о том, что дело происходит, в отличие, от реального Амстердама, на крайнем Севере, но затея, в сущности, не удалась. Так и слышится древнее пророчество: «Петербургу быть пусту!», когда вспоминаешь и катастрофические наводнения, и Октябрьский переворот, и Вторую мировую войну. Да и что его еще ждет впереди?

Еще один, не Царь, а религиозный деятель, собезьянничал Иерусалим, пытаясь вдолбить в русские умы, славянское происхождение Иисуса Христа. Затея также не удалась, хотя «Новый Иерусалим» остался, как памятник гордыне, глупости и тщеславию.

Ну про русское обезьянничание с языком знают все, кто читал Льва Толстого, где целые страницы написаны на чуждом и непонятном нам языке, который мы упорно пытались, если не присвоить, то по крайней мере взять напрокат9. Да и сам наш, русский, язык — сплошное обезьянничание. В нем отовсюду столько всего понадергано, что задумаешься — а существовал ли он, как таковой, на самом деле? То — калька с французского (красной нитью), то с греческого (школа), то с немецкого (роздых), то с татарского (кулак). Поэтому в нашем, «русском» языке он — пес или кобель, она — собака, сука или псина, а их дети — щенки или кутята. Как говорится — с миру по слову — языку быть готову.

А тысячу лет назад мы собезьянничали религию умирающей империи, которая мало того, что оторвала нас от культуры целого континента, так еще и душила свою, национальную, культуру. Не проруби Петр Первый окно, в России было б до сих пор темно. И никаких Пушкиных, Лермонтовых, Чайковских мир бы никогда не узнал.

Но это все внешнее обезьянничание, помимо которого существует обезьянничание внутреннее. Лозунг «И мы не хуже» должен красоваться на гербах всех уездных и, уж тем более, заштатных городишек, в которых порою высятся храмы, провинциальных архитекторов, внешне схожие со столичными аналогами, но, в данном месте, несуразно громадные и неуклюжие, подавляющие окружающие их постройки, вместо того, что величествовать над ними. Иной раз можно увидеть петербуржскую «сплошную фасаду» построенную местными строителями из деревянных, замазанных штукатуркой «под кирпич», двухэтажных домиков. Ну это ли не обезьяна?

Проезжая по разным мелким городкам, я удивлялся совершенно непонятной организации движения в них. Включающей, круговые движения на площадях, даже при сильной фантазии, совершенно не похожих на круг, и обилию односторонних движений при полном отсутствии транспорта, и совершенно необъяснимым запретам на, казалось бы, совершенно безобидных местах. Я недоумевал — почему, зачем для чего?

И, в конце концов понял, что это — ни что иное, как обезьянничание! Ну да — у них в столице есть! А мы, что — хуже! Пусть и у нас будет образчик столичной жизни. На корове седло видели — почти тоже самое!