Турково-Саратовские рассказы - [52]

Два других моста были покрепче, но оказались полностью скрыты поднявшейся водой. Определить — есть ли под водой мост или его уже смыло? А если есть — то какова глубина воды было невозможно. Но наш водитель сказал, что ездит здесь каждый день, поэтому довольно уверенно проехал по ним. А вот другие водители преодолевали их с большой осторожностью. Мне запомнился водитель КамАЗа, который вышел из кабины и палкой промерял глубину воды.

Вообще, за много лет езды по российским регионам, у меня создалось такое не слабое впечатление, что все дороги, которые ведут к каким-либо военным объектам намеренно разрушались, чтобы у людей пропадало желание туда ехать. Такие места, как бы кричат — здесь плохо, здесь гадко, уходите отсюда! Нечего вам здесь делать. Достаточно вспомнить Осташковский район с его вусмерть разбитыми дорогами, секретными заводами и ядерными установками. Или даже отсутствующее подмосковное село Сватово, которое, к слову, опять появилось на указателях. Какая туда шла дорога и какой там большой город!

Не знаю. Но, во всяком случае, сколько раз, сворачивая на грязную разбитую, можно сказать, лесную дорогу, всю в ямах, лужах и кочках, я обнаруживал метров через триста уже более-менее уверенную бетонку, которая приводила, порою, не то, что к какому-нибудь объектику, а к объектищу, представляющего собой огромный город без имени и названия.

Ну а за спиною Гагарина, неподалеку был, да и сейчас существует, арсенал, как мне кажется, способный не только уничтожить все живое на Земле, а и развалить эту планету на куски. Хотя кто знает — может быть Эта Страна просто бахвалится и пускает пыль в глаза — и ничего там нет, кроме болтовни и внешней бравады.

4 градуса широты

Начало сентября, Москва, МАДИ.

Вечереет — заканчивается рабочий день.

Я сижу у окна, выходящего в грязный внутренний двор института и жду телефонного звонка от Ирины. В то время еще сохранялась поясная разница во времени между Москвой и Саратовым, поэтому она заканчивала работать, когда у нас было только пять часов вечера81.

Со скуки я смотрю сквозь замызганное окно — на улице моросит дождь… нет — не моросит, а вернее — льет дождь. Но он льет уже второй день… какими-то волнами — то ни с того, ни с сего, усилится до ливня, то вдруг — ослабеет до капели, поэтому про него так и хочется сказать — моросит, моросит, навевая грусть и наводя уныние. Освещение такое неопределенное, что кажется — наступает ночь. Впечатление усиливается не только свинцовым небом и серо-глянцевым асфальтом, но и тем, что во внутренний дворик проникает мало света. Сам по себе он мал, а здание высоко и обхватывает его с трех сторон. Глядя в окно трудно понять который час — десять, восемь, шесть, четыре… Назови любую цифру — и поверишь.

Московская осень82!

Поэтому впечатление, что мое ожидание длится целую вечность. Однообразие за окном не дает прочувствовать ход времени — время будто бы замерло-затаилось в этом полумраке.

Я не зажигаю свет. Ребята, предвкушая завершение тоскливого целодневного сидения на работе, курят внизу в мастерской (ко мне наверх просачивается табачный дым), а я сумерничаю.

Жду ЕЕ звонка… жду давно — с самого утра, а может со вчерашнего вечера, с того момента, когда положил трубку на рычаг. Вся моя тогдашняя жизнь укладывалась всего в два принципа — «от звонка до звонка» и «от встречи до встречи».

От окна веет холодком, хотя оно стоит заклеенным уже лет десять. Его никто не открывает. Еще бы — на улице плюс одиннадцать, помещение огромное, народа мало, а отопление включат нескоро.

В самом институте — намного теплее — там и пространства поуже и людей побольше. Мы нередко поднимались в коридор на второй этаж — погреться. Ведь наша гигантская лаборатория с шестиметровыми потолками не прогревалась, ни летом, ни зимой.

Грустно… очень грустно… никакая работа не идет на ум, все валится из рук — я только и делаю, что жду и жду… прислушиваясь к любому звуку: звенит — не звенит. Но он не звенит и я жду… жду… жду…83

Дождь не рисует на нашем окне замысловатых узоров — стена здания надежно защищает его от капель — ни чем, ну совершенно нечем себя занять. От скуки начинаю чертить линии и кружочки на каком-то оборотным листке, вырванном из чьей-то дипломной работы. Вверх-вниз… вверх-вниз… а теперь — спиральку.

Как выстрел — долгожданный звонок. Все знают, что мне звонят после пяти вечера — никто не берет трубку… слышу милый и родной ЕЕ голос — «Привет, Пятачок! Ты уже покушал?»

Готов поцеловать микрофон трубки, но он противный — оплеванный прокуренными ртами моих коллег, и я воздерживаюсь.

«Как погодка?» — вопрос на засыпку — то, что происходит снаружи здания даже погодой называть не получается — мерзость какая-то. Я задумываюсь на минуту…

Но не дождавшись моего ответа, она продолжает: «а мы вчера загорать ходили, а сегодня особенно тепло, солнечно, наверное пойдем и сегодня — девчонки меня у выхода ждут…» Я понимаю, что сегодняшний разговор долгим не получится и мне сразу грустится, но, с другой стороны, я раз, что она через полчаса будет купаться в Волге и загорать на ласковом осеннем солнце, которое уже не обжигает, а только греет.