Туркестанские повести - [37]

То ли от спиртного, то ли от еды, но я совсем посоловел. Однако слышу:

— Пей, уртак, и ешь плов.

Выпил, Щепотки две съел — руками у них едят, без ложек — и чувствую языком, что вот-вот наступит моя смерть — до коренных зубов набрался…

— Хватит, — говорю.

А тому гостю, что с каким-то русским водку хлестал под третье блюдо, показалось, что я сказал «рахмат». Рахмат — спасибо по-ихнему. А спасибо можно понимать и как знак похвалы за вкусное блюдо: нравится, мол, и ем с удовольствием. Он так и понял, потому что взял на ладонь остатки плова — а ладонь у него чуть поменьше совковой лопаты — и затолкал мне в рот. Это у них высший знак уважения гостя. Внутри у меня что-то екнуло и оборвалось. «Вот он, смертный час», — мелькнуло в голове. Я посмотрел на живот, не лопнул ли. Нет, не лопнул, но звенел, как эстрадный барабан. И в это самое время двое других соседей засунули в мой рот тот самый мосол, что венчал рисовый курган… До сих пор удивляюсь: как им удалось это сделать? Может, от чая рот распарился и стал как резиновый?..

Глаза мои остекленели. Слезы текут на мосолыжку, торчащую изо рта. Дыхание перехватило. Сейчас кондрашка хватит, и конец. Выручила солдатская смекалка: вспомнил, что ведь и носом дышать можно…

Вот так-то, братцы, я побывал в гостях. Недаром те края называются «Берса кельмес» — «Пойдешь — не вернешься».

Вокруг нас уже давно собралась почти вся батарея, и ребята умирали со смеху.

— А как же ты кость-то вытащил?

— Выскочил из юрты — и к машине. Там автоматическая лебедка была у меня. Зацепил ею за мосол и вытащил. Тем и спасся.

Саша потушил окурок и под громкий хохот пошел в казарму.

Глава пятнадцатая

Отхлопотал декабрь. Бегут, мелькают короткие дни пустынной зимы, а жизнь в гарнизоне по-прежнему строга и размеренна. Теперь никто не считает нас новичками-призывничками, называют солдатами первого года службы и требуют отдачи в полную меру: обязан — делай, ленишься — подстегнут, не хочешь — заставят…

Мы сидим и слушаем Мартынова — командира дивизиона. И Тарусов слушает, наш батарейный.

— Я недоволен результатами проверки, — жестко сказал майор. — На собраниях слышал одно, на деле вижу совершенно другое. Второй расчет действовал нечетко.

Встал Федор Кобзарь, понурив голову. За ним поднялся и командир взвода старший техник-лейтенант Бытнов.

— Рядовой Марута прибыл к пусковой установке на три секунды позже всех. Секунда в боевых условиях может решить исход дела, и никто не имеет права транжирить время, — продолжал Мартынов. Марута тоже встал. — Чехол бросили не на положенном месте. На платформе следы масла. Стремянка после сварки не покрашена. Кто это будет делать за вас?

Троица молчала. Тарусов записывал недостатки, обнаруженные во время проверки.

— Садитесь, — махнул рукой командир. — Есть у вас и другие неполадки. Около автополуприцепа Кузнецова беспорядок — разбросаны дуги. Некоторые солдаты не взяли с собой противогазы. А если бы в это время враг применил химическое оружие? Тогда что? Не надо забывать об этом. Противопожарный щит возле караульного помещения не имеет описи. Дежурный разведчик-дозиметрист появился без ремня…

Майор не умолчал ни об одной мелочи. Собранные в кучу, они, эти мелочи, омрачали настроение, А что я, не мог, что ли, дуги сложить как следует? Тяжело было Маруте оттащить чехол подальше? Лень писарю приклеить опись шанцевого инструмента на противопожарный щит?

— Вывод: ракетно-зенитный дивизион к выполнению боевой задачи готов. — Майор Мартынов окинул взглядом солдат и офицеров и увидел на их лицах нерешительные улыбки. — Но мы не имеем права мириться с оплошностями, о которых я сказал. Надо работать на большом дыхании. Каждый из вас должен считать себя полпредом нашего народа на огневом рубеже. Понятно? Полпредом!

Задачи: в ближайшее время устранить неполадки, продолжать совершенствование выучки и готовности к передислокации на новую огневую позицию. Ясно? Солдаты и сержанты свободны, офицерам остаться, — закончил командир дивизиона.

Сначала галдели все вместе, препираясь и поругиваясь.

— Из-за тебя, Марута, опять нахлобучку получили…

— И чего торопишься, Володька? Я же тебе говорил: поспешность нужна при ловле блох.

— Иди ты…

— Нет уж, будь добр выслушать!

— Эй, Горин! Ты-то почему прошляпил? Ну какие у тебя заботы, кроме бумажек?..

Потом разошлись по взводам, отделениям, расчетам и опять обсуждали результаты проверки.

— Пошли на огневую, — сказал сержант.

Под ногами чавкала глина, мягко похрустывал мокрый песок. Галаб шел сбоку, глубоко задумавшись. Его расчет не упрекали ни в чем, если не считать меня, но все-таки он был недоволен: не упрекали и не хвалили. Значит, не за что пока хвалить. Старым заслугам отдано должное, а новых, как видно, маловато. А может быть, майор и не ставил целью говорить об успехах? Успехи никто не отнимает, а вот недостатки могут здорово подвести…

— Кузнецов, подгони машину, будем тренироваться. — Голос Назарова звучал спокойно, без казенных ноток. Сдерживается сержант.

Я подъехал, и расчет начал тренироваться. Кто-нибудь один зазевается — Галаб велит все начинать сначала. Никому никакой поблажки. А время — вещь упрямая, уперлось как бык — попробуй сдвинуть его хоть на секунду… Но двигать надо. Вот и тренируемся.