Туристы - [46]

– Зачем ты явился?

Он отбросил волосы со лба:

– Посмотреть, что дальше.

Она отступила на шаг.

– Дальше – ничего, – сказала она. – Мы больше не знакомы друг с другом.

– Я хочу начать все сызнова.

– Да с какой стати нам начинать?

– Потому что когда-то мы были знакомы. У нас есть общая история.

Она глядела на него почти озлобленно. Он схватил ее руку.

– Отпусти, – крикнула она и вырвалась.

Она пошла в комнату, Шон последовал за ней, не забыв закрыть за собой дверь. Юлианна села на кровать, поплотнее запахнув халат. Он снова поймал ее руку осторожным движением. Она не отняла и, ощутив, как по ней поднимается тепло, не могла уже вырвать.

– Больше ничего не будет, – сказала она. – Но переспать всегда можно. Ты этого хочешь?

– Может быть, – сказал он.

Они помолчали. Посмотрели друг на друга. Молчание не вызвало неприятного чувства, скорее наоборот. Борясь с ним, они бросали друг на друга пылкие взгляды. Она немного ослабила плотно закрытый халат. Он залез под него рукой. Она подумала: «Да! Ну, возьми же меня, ради бога, раздень меня, согрей! Нам не обязательно любить друг друга. Не обязательно даже нравиться друг другу. Просто обними меня. Ну, давай же, обними!»

После они шли по набережной сэра Роджерсона, борясь с боковым ветром. Река Лиффи неспешно текла к морю, окруженная кранами и корпусами судов. По-прежнему шел дождь, и они шагали, спрятавшись каждый под своим зонтом. Возле «Докеров» они свернули направо и остановились перед черными чугунными воротами на Уиндмилл-лейн. Шон достал ключ. Ворота открылись, и они пересекли двор, в котором росли лаванда и клены. Деревца были совсем молоденькие, посаженные несколько лет назад. Шон указал на один из балконов. Она кивнула и улыбнулась во весь рот.

Квартира находилась на третьем этаже, просторная гостиная была соединена с кухней в одно помещение. Юлианна обвела взглядом белые стены, обратив внимание, что на них нет картин. Над каминной полкой одиноко царило большое зеркало. В кухне над плитой висели старые кастрюли. На полу не было ковра, а вдоль балкона протянулись пустые цветочные ящики. Пройдясь по квартире, она ощутила дыхание пустоты, которая словно просилась, чтобы ее чем-то наполнили, и подумала, что он долго, возможно, бессознательно ждал, чтобы пришел кто-то, кто привинтил бы на стены крючочки. Усеял бы пустые поверхности украшениями. Набросал бы в эту чистоту мусора, наполнив ее запахом женщины. – Я не могу у тебя остаться, – сказала она. – Я пришла только посмотреть, как ты живешь, и все.

Он стоял у кухонного стола, засунув руки в карманы. Голова чуть-чуть опущена. Ей захотелось подойти и погладить его по волосам. Но она только крепче стиснула в руке сумочку. Медленно Юлианна двинулась к двери.

– Юлианна!

– Да?

– Если захочешь немного побыть здесь, оставайся, пожалуйста.

Она чуть улыбнулась.

– Спасибо, – сказала она. – Приятно знать, что ты предложил.

Она торопливо поцеловала его и сбежала вниз по лестнице. Во дворе ее встретила волна лавандового аромата. Дождик только что перестал. Юлианна двинулась в сторону центра по Уиндмилл-лейн. Впереди одинокий турист разрисовывал стену красным спреем. Она остановилась и прочитала надпись. Это были строчки из песни:

One life

But we're not the same

We get to carry each other.

Carry each other.[16]

И вдруг она повернулась и пошла назад к воротам. Запрокинув голову, она посмотрела на балконы за оградой, на видневшиеся за ними окна. Она спокойно протянула руку к замочной скважине. Затем с улыбкой чуть ковырнула в ней ногтем.

Из Норвегии Юлианне прислали два чемодана нарядов, учебники и журналы, по оформлению интерьеров. Лето было в разгаре, и ей не очень читалось. Письменная работа была отложена до лучших времен. Вместо ученых занятий она энергично взялась за убранство квартиры Шона. Сиобхан уже давно забыла про свое обещание, так что Юлианна, получив от Шона в свое распоряжение кредитную карточку «Виза», могла хозяйничать у него, как ей будет угодно. Она купила мебель в «Хабитате», постельное белье в «Арнотте» и тридцать литров краски, которую привез из магазина Хегарти-старший. Она покрасила кухонные шкафы в зеленый цвет, настелила ковровое покрытие и расставила в комнате фикусы и пальмы. Она сшила на руках занавески, развешала лампы и картины и купила стеллаж для компакт-дисков, которые лежали у Шона навалом перед телевизором. Книжек у него в доме не было, так что она заполнила полки своими и классикой, по дешевке купленной в магазине «Гринз букшоп». Часть стен стали у нее красными. Дверь ванной – голубой. Спальня украсилась ярко-желтыми шкафами. Каждая комната была для Юлианны как свежий холст, и она лихо прошлась по ним, вооруженная всеми кистями, какие только могут быть на свете. По мере того как изменяли свой вид комнаты, она роднилась с ними, пока не почувствовала себя как дома. Ощущение домашнего очага, думала она, прирастает не временем, а правом накладывать на жилое пространство собственный отпечаток. С каждым заколоченным собственноручно гвоздем, с каждой покрашенной стеной она завоевывала все новые площади.

Наконец она кончила обустраивать квартиру. Однако продолжала в ней жить и, казалось, не собиралась никуда уезжать. Возможно, это получилось у нее бессознательно. Возможно, благодаря ему. Ведь теперь она жила у мужчины, это было непривычно, не так, как раньше, с ней это произошло в первый раз. Их близость приобрела новый характер; два тела рядом в одной постели, иногда даже не прикасаясь друг к другу, все равно сохраняли близость. Они спали вместе, вместе вставали, вместе ели и бегали по утрам вдоль каналов. Вместе они любили, хотя никогда не пользовались этим словом, они вообще не разговаривали о чувствах или о будущем. Но, несмотря на это, по мере того как все отчетливей проявлялся рисунок совместного существования, чувство близости вырастало само по себе. Эта близость была небогата словами, зато напитана ощущением физического присутствия, быстрыми ласками и внезапными любовными объятиями. Шон наконец-то стал хорошо спать, крепко и безмятежно. Перемена выражалась не в цветах, которыми она все раскрасила, а в личном присутствии, которое она внесла в обустройство квартиры. В жилом духе, которым пропиталось ее пространство. В тех мелочах, которые говорили о присутствии жизни. Они были вдвоем и дарили друг другу тепло. Этого было достаточно.