Тургенев в русской культуре - [101]
И это всего лишь один из тех глубоких, мудрых уроков, которые содержатся в поэзии Пушкина и которые дали основание Тургеневу завершить свою речь словами: «В поэзии – освободительная, ибо возвышающая, нравственная сила. Будем <…> надеяться, что в недальнем времени даже сыновьям нашего простого народа, который теперь не читает нашего поэта, станет понятно, что значит это имя: Пушкин! – и что они повторят уже сознательно то, что нам довелось недавно слышать из бессознательно лепечущих уст: “Это памятник – учителю!”».
Пророчествовавший Достоевский, разумеется, не мог удовлетвориться таким скромным определением.
Тургенев, размышляя об изменениях, происходивших в восприятии пушкинского творчества в разные эпохи, говорит о необходимости «естественных границ», в которых призвана упрочиться поэзия и в рамках которых она не будет выполнять несвойственные ей задачи, но и не будет совсем устранена «с арены», – Достоевский предельно расширяет эти границы, прямо провозглашая поэта пророком («Пушкин есть пророчество и указание») и всей логикой, всем пафосом своей речи возводит поэта (уже всобственном лице, в соответствии со взятым тоном и размахом упований) в ранг мессии.
Достоевский трактовал Пушкина в полном соответствии с избранной стратегией: «Мою речь о Пушкине я приготовил, и как раз в самом крайнем духе моих <…> убеждений…» [там же, с. 156].
А Тургенев старался избежать крайностей и в речи своей был сдержаннее, чем в частной переписке, где неоднократно признавался, что «всегда <…> проникнут нашим единственным поэтом» [ТП, 10, с. 221]; где настаивал – как, например, в письме Стасюлевичу: «Вас Пушкин не может занимать больше, чем меня – это мой идол, мой учитель, мой недосягаемый образец – и я, как Стаций о Вергилии, могу сказать каждому из моих произведений: “Vestigia semper adora”» [там же, с. 213].
В речи этот пафос прозвучал приглушенно, по-видимому, именно из-за стремления Тургенева быть максимально корректным и объективным. Объективности, между прочим, хватило даже на то, чтобы, не приемля идеи оппонента, отдать должное его красноречию: в цитированном письме Стасюлевичу Тургенев оценил речь Достоевского как «действительно замечательную по красивости и такту», что, впрочем, не отменяло его убеждения в том, что «эта очень умная, блестящая и хитроискусная речь всецело покоится на фальши» [ТП, 12, с. 272].
Фальшь была и в том, что Достоевский, опасавшийся «поношений», специально «ввернул» доброе слово о Тургеневе; и в весьма произвольной, идеологически ангажированной трактовке романа «Евгений Онегин»; и в опасном, имевшем катастрофическое продолжение в европейской истории возведении русских в ранг всечеловеков; наконец, в том, что за страстным, безусловно искренним утопическим упованием о всеобщем примирении в нем самом клокотала яростная непримиримость к оппонентам и готовность к гармонии и согласию только на его, Достоевского, условиях; это последнее обстоятельство с обезоруживающей искренностью сказалось в «Дневнике писателя» – в «Объяснительном слове» по поводу Пушкинской речи.
Но и в этом порыве к невозможному, и в этой искренности, и в этой фальши, и во всех своих крайностях и чрезмерностях он был «русский человек в его развитии», но не «чрез двести лет»[291], как Пушкин в оценке Гоголя, а здесь и сейчас; он был реальным, уже состоявшимся ответом на то ожидание, которое сформулировал в своей речи Тургенев.
Сам Тургенев, в отличие от гения безмерности Достоевского, был, как уже сказано, гением меры. По определению Мережковского, Пушкин «дал русскую меру всему европейскому», а Тургенев – «всему русскому европейскую меру»[292]. Но именно поэтому не Пушкин и не Тургенев стали всемирно-национальными русскими поэтами, а безудержный и безмерный Достоевский. И конечно, Толстой.
Глава десятая
Чехов как Базаров:
Мировоззренческий и художественный аспекты тургеневской традиции (1)
В одном из ранних чеховских рассказов, «Контрабас и Флейта», есть такой диалог:
«– А что вы читаете?
– Тургенева.
– Знаю… читал… Хорошо пишет! Очень хорошо! Только, знаете ли, не нравится мне в нем это… как его… не нравится, что он много иностранных слов употребляет. И потом, как запустится насчет природы, как запустится, так взял бы и бросил! Солнце… луна… птички поют… черт знает что! Тянет, тянет…
– Великолепные у него есть места!..
– Еще бы, Тургенев ведь! Мы с вами так не напишем. Читал я, помню, “Дворянское гнездо”… Смеху этого – страсть! Помните, например, то место, где Лаврецкий объясняется в любви с этой… как ее?.. с Лизой… В саду… помните? Хо-хо! Он заходит около нее и так и этак… со всякими подходцами, а она, шельма, жеманится, кочевряжится, канителит… убить мало!
Флейта вскакивала с постели и, сверкая глазами, надсаживая свой тенорок, начинала спорить, доказывать, объяснять…
– Да что вы мне говорите! – оппонировал контрабас. – Сам я не знаю, что ли? Какой образованный нашелся! Тургенев, Тургенев… Да что Тургенев? Хоть бы и вовсе его не было».
Послевоенные годы знаменуются решительным наступлением нашего морского рыболовства на открытые, ранее не охваченные промыслом районы Мирового океана. Одним из таких районов стала тропическая Атлантика, прилегающая к берегам Северо-западной Африки, где советские рыбаки в 1958 году впервые подняли свои вымпелы и с успехом приступили к новому для них промыслу замечательной деликатесной рыбы сардины. Но это было не простым делом и потребовало не только напряженного труда рыбаков, но и больших исследований ученых-специалистов.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.