Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг. - [10]

2) Традиционно конфронтационным характером русско-турецких отношений, так или иначе отражавшимся на всех аспектах двухстороннего сотрудничества даже в мирное время, не говоря уже о состоянии войны.

3) Неблагоприятным для Стамбула распределением численности пленников, оказавшихся во власти России и ее врагов. Как видно из Таблицы 3, практически все русские военнопленные (99,77 %) находились в Австро-Венгрии и Германии, тогда как доля турок в составе содержавшихся в нашей стране военнопленных Центральных держав составляла лишь 3,28 %, а их количество почти в 12 раз (!) превышало число русских пленных в Турции.

Полагаем, что названные обстоятельства придали русско-турецкому взаимодействию в рассматриваемой сфере следующие характерные черты.

а) Соотношение данных, представленных в Таблице 3, во многом обусловило ведущую роль Оттоманской империи в ее связях с Россией. Стамбул несравненно чаще выступал с различными инициативами, направленными на взаимное решение гуманитарных проблем военнопленных, либо одновременно всех, либо отдельных их категорий. В то же время он относительно редко поднимал вопросы, касающиеся конкретных лиц.

Российская сторона, в свою очередь, относилась к сотрудничеству с Турцией, в целом, довольно пассивно, поскольку ее основное внимание было приковано к положению соотечественников в Австро-Венгрии и Германии. Вместе с тем, Петроград, как правило, не уклонялся от турецких инициатив и отличался большей активностью там, где речь заходила о персональном обмене отдельными пленниками.

Таблица 3

Количество военнослужащих противника, взаимно плененных Россией и Центральными державами в 1914–1917 гг.[35]

Государство	Пленено русских военнослужащих		Потеряно пленными в России		Соотношение
	Количество (чел.)	Удельный вес (%)	Количество(чел.)	Удельный вес (%)
Австро-Венгрия	1 000 000	41,57 %	1 736 800	88,24 %	1:1,7
Германия	1 400 000	58,2 %	167 000	8,48 %	8,4: 1
Турция	5 500	0,23 %	64 500	3,28 %	1:11,7
Всего:	2 405 500	100 %	1 968 300	100 %	1,2:1

б) В отличие от всех других стран-участниц войны, Россия и Турция практически не прибегали к взаимным репрессиям в отношении пленных. Первая — в силу отмеченной выше пассивности и нежелания способствовать дальнейшему росту напряженности в межгосударственных отношениях. Вторая — из-за обоснованного опасения применения ответных репрессий к несравненно большему числу ее подданных, находившихся во власти другой стороны. В какой-то мере отказ от репрессий затруднял Петрограду и Стамбулу защиту прав своих соотечественников. Вместе с тем он же избавил:

— власти обеих империй от «необходимости» создавать для пленных противника лагеря с «особым режимом содержания», переводить его офицеров на солдатское положение, лишать пленников права переписки с родиной, а равно иным образом унижать «честных защитников своего отечества»;

— подданных обеих империй от необходимости собственным унижением расплачиваться за ошибки и недоработки родных правительств, приказы которых они, по мере сил, выполняли вплоть до момента своего пленения.

в) Отношения между властями России и Турции несли на себе отпечаток взаимного недоверия и подозрительности, возможно, несколько чрезмерных даже в условиях войны. Причем и то, и другое, отчасти, нашло отражение и в новейшей исторической литературе. Так, Ю. Яныкдаг, ссылаясь на мнения современников, утверждает, что российская администрация расхищала денежные средства, направляемые Портой для турецких военнопленных[36]. В России о турецкой администрации думали ничуть не лучше. Например, в феврале 1916 г., при обсуждении вопроса о пересылке денежных переводов русским пленным в Турции через посольство США[37], Центральное справочное бюро о военнопленных (ЦСБ) в Петрограде писало в МИД буквально следующее: «едва ли возможно иметь твердую уверенность в том, что пересылаемые деньги действительно будут вручены турецкими властями адресатам»[38]. Вместе с тем, надо признать, что, получив несколько месяцев спустя из Стамбула два т. н. «денежных письма»[39], изначально адресованных русским пленным в Турции, но возвращенных отправителям «за смертью адресатов», ЦСБ хотя и расценило это как «факт случайного характера», но, тем не менее, придало его широкой огласке[40].

Полагаем, что по причине тех же недоверия и подозрительности сторонам крайне редко удавалось довести до конца переговоры о персональном обмене пленными. Так, вопрос об обмене двух военных врачей (русского — В. А. Алешина и турецкого — Гассана Джавид бей бин Мухаррем Касима) обсуждался более года (с января 1915 г. по апрель 1916 г.), а его реализацию, несмотря на участие в ней дипломатов нейтральных держав, стороны обставили такими гарантиями, что на их согласование ушло еще около 10 мес., в результате чего обмен состоялся лишь в феврале 1917 г.[41]

г) При решении отдельных вопросов Петроград и Стамбул порой демонстрировали формализм, недостаточную компетентность и даже нежелание вникать в предмет диалога. Например, в октябре 1916 г. Порта направила МИД России ноту по поводу якобы имевшего место на Кавказском фронте расстрела русскими военнослужащими «почти всей роты оттоманской пехоты», плененной в ходе боевых действий. Документ не содержал абсолютно никаких данных, которые указывали бы на дату события; номер роты; номер полка, к которому она принадлежала; участок фронта, где произошел «расстрел» или хотя бы источник осведомленности турецкой стороны… В сложившихся условиях вряд ли следует удивляться тому, что ответ был дан в духе вопроса: «по произведенному по сему поводу расследованию местным военным начальством выяснилось, что на Кавказском фронте вышеозначенного случая расстрела турок не было»