Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг. - [9]

.

В свете изложенного нельзя не заметить, что в 1914–1918 гг. органы и учреждения Датского и Шведского Красного Креста осуществляли в России довольно широкую гуманитарную деятельность. Однако основным объектом их внимания оставались все-таки австро-венгерские и германские пленные, поскольку Дания и Швеция являлись их державами-покровительницами. К примеру, делегация Датского общества Красного Креста, инспектировавшая лагеря военнопленных в России в период с ноября 1915 по февраль 1916 г., в своем официальном отчете обратила внимание «на особенно жестокую судьбу венгерских пленных». Но о турках не обмолвилась ни словом[27].

Заслуживает внимания и тот факт, что при посредничестве Датского общества Красного Креста, дважды — в 1915 г. и 1916 г. — Австро-Венгрия, Германия и Россия обменивались делегациями сестер милосердия, которые в ходе осмотра «мест водворения» пленных оказали своим соотечественникам существенную материальную и неоценимую нравственную поддержку, одновременно собрав богатейший материал об их положении. Причем в июне 1917 г. стороны достигли соглашения об очередном, уже третьем по счету, обмене такими делегациями. В то же время, вопрос о взаимном посещении военнопленных русскими и турецкими сестрами милосердия был впервые поднят лишь в апреле 1917 г.[28], но так и не получил дальнейшего развития[29].

Что же касается державы-покровительницы турок — Испании, то ее деятельность отличалась сравнительно скромными масштабами, а Испанский Красный Крест на территории нашей страны вообще не работал. В какой-то степени это можно объяснить низким политическим влиянием Испанского королевства в России. Во всяком случае, Петроград легко находил благовидный предлог для того, чтобы отказать дипломатам этой страны в посещении мест расквартирования пленных турок, тогда как аналогичные решения в отношении официальных представителей Дании и Швеции принимались с куда большей осмотрительностью. Так, в мае 1917 г. испанский консул в Гельсингфорсе не смог выехать в Нижний Новгород «для раздачи платья и других предметов турецким инвалидам», поскольку в российское Военное министерство поступили об этом лице «неблагоприятные сведения». Еще ранее, в январе 1917 г., испанскому вице-консулу в Тифлисе, на основании наличия в регионе… «некоторых особых обстоятельств, чисто местного характера» было отказано в посещении лагерей пленных турок на Кавказе и, в особенности, на острове Нарген в Каспийском море, «для оказания помощи находящимся там военнопленным»[30]. Между тем, осенью 1917 г., когда, с одной стороны, на Нарген стали прибывать не только турки, но и их союзники, а с другой, положение пленных на острове значительно ухудшилось, датский и шведский консулы получили такие разрешения без каких-либо затруднений[31].

Однако названная причина носила далеко не главный характер. Как полагает американский историк Ю. Яныкдаг, пассивность дипломатов Испанского королевства в России обусловливалась преимущественно, если не сказать — исключительно, крайне скудным финансированием их деятельности правительством Оттоманской империи[32]. Мы полностью разделяем данную точку зрения и, со своей стороны, хотели бы аргументировать ее ссылкой на то, что Испания одновременно являлась и державой-покровительницей русских подданных в Германии. Причем у Петрограда, насколько нам известно, никогда не возникало к этой стране серьезных претензий. Скорее здесь можно говорить об обратном. Так, Н. М. Жданов в своем исследовании особо акцентирует внимание на том, что отчеты и доклады представителей Испанского посольства отличались «большой полнотой и обстоятельностью», что названными представителями только «в течение августа-ноября 1916 г. было осмотрено в Германии 44 офицерских лагеря, 130 солдатских, 190 лазаретов и значительное число рабочих команд и отдельных мест работы русских военнопленных. В результате этих осмотров испанскими делегатами было прислано русскому правительству 195 донесений»[33].

Вряд ли Оттоманской империи, с ее скромными финансовыми возможностями, было по силам организовать работу такого масштаба. В этой связи определенный интерес вызывает относящееся к концу 1916 г. требование Порты к России о переводе турецких военнопленных из Сибири «в более близкие места, где они могли бы быть посещаемы испанскими консулами (Курсив наш — В.П. )»[34]… Вернее, интерес вызывает даже не само требование, а его аргументация, явно продиктованная не сколько гуманитарными целями, сколько стремлением облегчить функционирование то ли испанского дипломатического корпуса, то ли турецкого финансового ведомства.

Сказанное вплотную подводит нас к проблемам взаимодействия властей Российской и Оттоманской империй в целях обеспечения и защиты прав своих подданных. Как видно из комплексного анализа различных источников, последнее отличалось заметной спецификой и, по нашим оценкам, детерминировалось, главным образом, тремя следующими обстоятельствами.

1) Далеко не самыми сильными позициями Порты на международной арене, ее экономической и военно-технической слабостью и откровенно второстепенной ролью среди Центральных держав.