Тупо в синем и в кедах - [2]

с Гоголем, по его, повторяю, приглашению. И благодаря Гоголю – его юмору! – хотя б на миг становишься бесстрашнее перед лицом своего подлинного мира. Думаю, ни один из читателей или зрителей «Ревизора» не принял, не принимает и никогда не примет на свой счет финальную реплику Городничего: «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь». Не примет и будет прав: не над собой.

Никому из читателей, как я догадываюсь, и в голову бы не пришло вживую постучаться в дверь кого-нибудь из самых смешных героев Гоголя, Чехова или Зощенко, чтобы разделить с ними их повседневную жизнь.

…В дом, который с юмором, но накрепко и надежно построила Гончарова в своей прозе, читатель захочет постучаться.

3

Смешная, счастливая семья в этом доме, во всех подробностях своей жизни – притягательна, к ней влечет, к ее кругу тянешься, как к спасательному кругу… Я здесь не вхожу в подлинные обстоятельства жизни Гончаровой. Я отдаю себе отчет, что за каждым ее персонажем стоит реальный человек, но степень вымысла высока, ситуации и повороты сюжетов фантастичны, едва ли не сказочны, и мы уверенно можем говорить о мире прозы Гончаровой как о сугубо художественном мире… И в этом мире, в этом вымышленном, хотя и узнаваемом городе, который сам – семья, все тянутся друг к другу: русские и цыгане, украинцы и евреи, румыны и австрийцы, кошки и попугаи, взрослые и дети, звери и птицы, вещи и книги, воспоминания и надежды на будущее. В этом обширном семейном мире никто не смотрит друг на друга снизу вверх или, наоборот, свысока; всеобщее тяготение в нем – это тяготение равных, тяготение живых к живому, а не слабых к сильному. Возможно, напряжение этого семейного тяготения всех ко всем и ко всему – и есть главный мотив прозы Гончаровой. Он завораживает, наряду с ее юмором и сюжетами… Вот попугай Терентий: он тянется к колокольчику, потому что влюблен в него буквально, тянется к теплому картофельному пюре, в котором любит купаться, тянется к гостю семьи и будущему члену семьи по имени Дзундза, с которым ест наперегонки это самое пюре, в котором уже искупался, из одной тарелки – и Дзундза тянется к попугаю, не брезгуя пюре… («Не покидай меня, Дзундза!») Это взаимное тяготение нельзя разрушить, людей нельзя разделить, даже разъединив их жестокой политической границей по Пруту: люди найдут способ услышать друг друга и через реку («Янкель, инклоц ин барабан»).

Юмор, с которым рассказана жизнь этой разнообразной, многосемейной, но очень сплоченной семьи, понуждает не к смеху, но к удивлению и доброй зависти.

4

Из вышесказанного может показаться, что речь идет о прозе умилительно-сентиментальной, но это не так. То приглушенный, то отчетливо слышный мотив опасности звучит в ней непрерывно. Потому что никуда не делось все зло окружающего мира. Никуда не делись и не денутся силы, способные на годы разделить людей по Пруту и по иным, бесчисленным, не только лишь географическим границам. И никто не отменил смерть.

То, что в прозе Гончаровой делает человека сильным, веселым и бесстрашным, а именно доверчивое тяготение к другим – обрекает его и на крайнюю уязвимость. Подросток Лиза Бернадская борется с опаснейшей угрозой, перемогая ее благодаря всем, к кому тянется – а тянется она ко всему живому: к взрослым и детям, к зверям и книгам, и все живое тянется к ней, даря ей силы и надежду. Но стоит Лизе со своей открытой, а значит, беззащитной душой потянуться к иному миру, устроенному совсем иначе, чем привычный, счастливый, семейственный мир – ее настигает самое тяжелое испытание… («Тупо в синем и в кедах. Дневник Лизы Бернадской».)

5

Мир Гончаровой – это ковчег, вход на борт которого никому не заказан; ковчег, способный с весельем и отвагой преодолеть любые темные воды, лишь бы обитатели ковчега не уронили за борт свою спасительную веру в закон всеобщего тяготения.

Ноябрь 2018 г.

Тупо в синем и в кедах Дневник Лизы Бернадской Повесть

В этом году ко мне не пришел Дед Мороз.

И не потому, что я не верю в чудеса. Как раз наоборот – чудеса я встречаю с восторгом и благодарностью. Потому что без присутствия чуда в этой человеческой каше-малаше, в этих странных отношениях друг к другу, к детям, к природе, к планете, к жизни никак не складывается ничего. Непременно должно быть что-то, когда вдруг глупость и безалаберщина уступают место пониманию и быстрой человеческой реакции… Ну то есть по-настоящему человеческое – это когда включается не обычная обезьяна, а божественное. То самое, для чего мы, человеки, были придуманы… Ой, что-то я устала и запуталась сама. Ну вот, например, кто-то по внутреннему зову вдруг просыпается, вскакивает ночью, бежит куда-то, чтобы нажать на кнопку возврата и спасти планету от гибели, я знаю, я читала про дяденьку, который вернул на место уже запущенную боевую ракету. Или даже ракеты. А вот еще. Одна девушка в городе Каменец-Подольском стояла на перилах моста, уже собиралась сигануть вниз, чтобы покончить с этим всем обрыдлым, ужасным, отвратительным и постылым. А тут вдруг старенькая машинка: трюх-трюх-трюх – и заглохла. Оттуда дедушка вываливается. Говорит, девушка, а девушка, а ну слезайте! Вы же упасть можете, прямо в реку! Девушка, а девушка! (Вчера только смотрели с братом: «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная? – Тепло, батюшка, тепло!» – Фильм «Морозко».) Я когда еще в клинике лежала, читала что-то по литературоведению, там это называется «медитативные повторы». Они, мол, как-то действуют на подсознание. Вроде как заговоры колдовские, вот это вот «девушка, а девушка…»