Туманный день - [4]
«Какие они странные оба, — думал Прошка, — в особенности Фалалей; он совсем обыкновенный, а между тем в нем страшная сила… Или это голова у меня очень кружится? Теперь бы сесть у ее ног и сказать, трогательно, со слезами: „Я болен, полюби меня, иначе я умру, милая моя девушка“. А здесь очень скверно».
— Вы думаете, кто таков Фалалей — человек по-вашему? — перегнувшись через стол, спросил Семиразов у Прошки.
«К чему он это сказал? — подумал Прошка, искоса глядя, как Фалалей с грохотом валил кегли. — Смеются они надо мной, а все-таки здесь не все чисто».
— Я еще больше скажу, — продолжал Семиразов, — он людей делает; люди, как люди, только не любят дневного света и всего настоящего — предпочитают все нарисованное; при этом чувственны, как насекомые, в Петербурге их много по сырости ходит.
— Вы сами не такой ли? — спросил его Прошка, криво усмехаясь. Фалалей же в это время, надев пиджак, погрозил Семиразову, говоря:
— Ты опять проболтался, — и шепнул Прошке, — а хотите, я сейчас полную залу балеринами напущу?
— Я это знаю, — пробормотал Прошка, — у нас в деревне один мужик мог полную избу водой напускать и сквозь бревно лазил.
И, пристально взглянув на Фалалея и Семиразова, внезапно севших точно так же, как давеча, со стаканами вина, изменился Прошка в лице, надвинул картуз и побежал к выходу, бормоча:
— Черти, ах, черти. Зачем они меня морочат?
Выйдя из кабака на воздух, он увидел, что улица круто поднялась вверх, но не очень высоко, потому что фонари кончались невдалеке, должно быть, опускаясь оттуда под гору.
«Взберусь», — подумал Прошка, и, обливаясь потом, полез было наверх, но тротуар быстро опустился, ноги дрыгнули в воздухе, и Прошка упал на руки.
«И тут подвели, подлецы… Пойду-ка я посредине улицы».
Но улица продолжала опускаться, и Прошка уже бежал, раскачиваясь и растопыря руки.
В это время ухнуло впереди, заквакало, и длинное черное тело, узкое и вертлявое, понеслось навстречу.
Прошка остановился, протянув руки, присел и пустился зигзагами наутек, разинув рот для крика, а сзади резнуло его крылом по спине, и пронесся мимо автомобиль, в котором сидел человек в цилиндре и дама. При виде падающего Прошки она выглянула в окно…
— Это вы, — крикнул ей Прошка. — С кем это вы! — и долго смотрел вслед. Потом поднялся, обтер ладони о пальто, влез в мимо ехавшего извозчика и потрусил домой…
Проходя по коридору, он остановился перед открытой дверью… И тут опять… Там сидел у стола Семиразов, одной рукою крутил волосы на виске, другой писал…
Вернувшись из «Северного Полюса», Семиразов продолжал писать один из своих эротических рассказов.
Он начинался так: «Ее звали Зина, у ней было мучительно сладострастное тело, от нее пахло женщиной и юбками»… Семиразов был мастер писать такие рассказы. Критика о нем уже заговорила… Редактор знаменитых альманахов даже сказал ему как-то в редакции: «Да, батенька, вы, знаете, павиян».
Рассказ двигался туго, — болела голова… Он стал нырять шеей, как утенок, приводя себя этим в чувственное настроение… «Зина сбросила белье, упала в постель; чувственно пахли туберозы». Дальше не было еще придумано, и он стал вянуть над бумагой и нырять шеей…
В это время, заикаясь, окликнул его Прошка:
— Семиразов, вы сейчас были в ресторане?
— Нет, не был, — и, скривившись, Семиразов скорчил необыкновенно тошное лицо.
— Ага, — сказал Прошка тихо, — вот оно что… — Он вошел к себе, затворился на ключ и, сдернув башмаки, лег, не раздеваясь.
Тотчас кровать поплыла и закачалась. Прошка хотел отлепить от подушки голову, но не мог; в особенности томил его зеленый отсвет фонаря на потолке.
«Никого здесь нет, — подумал Прошка, — ни отца, ни матери; заехал я сюда и пропаду, как собака».
Прошка заплакал. Слезы облегчили его, и понемногу мысли устремились к тому, к чему он всегда возвращался, к светловолосой женщине, представлявшейся то на морском берегу, то среди пыльных манекенов швейной мастерской, то склонившейся к нему из окна автомобиля.
Видения эти путались с несообразностью, которую напустил Фалалей, и вновь Прошка тосковал, не зная, как выбиться из проклятой этой путаницы.
Наконец из-за печки вышел Фалалей и спокойно сел в ногах Прошкиной кровати, обхватив колено. Прошка отодвинулся, пристально глядя на хозяина.
Фалалей не двигался, лицо его было совсем зеленоватое, светился в глубине зрачок, и рот был полуоткрыт.
— Фалалей Петрович, — позвал Прошка жалобно. Фалалей, не оборачиваясь, стал шевелить губами, и вот, отовсюду: из-под дивана, кресел, из Прошкиного чемодана — повылезли черные тараканы, тихо потрескивая.
— Веришь в мою силу? — спросил Фалалей.
— Да, — ответил Прошка.
Тогда Фалалей замахнулся, и тараканы, злобно пятясь, отползли по тайным местам.
— Все это будущие люди, — сказал Фалалей, — из одного такого, например, я Семиразова сделал.
«Вот оно что», — подумал Прошка, и вдруг застонал от резких ударов сердца.
— Сделай мне ее, Фалалей, приведи ее ко мне…
— Нет, — ответил Фалалей с усмешкой, — ты слишком неопрятный, а я лучше сделаю твоего двойника.
Прошка спал, скрипя зубами, и голова его, казалось, была расколота, и туда насовали окурков.
Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.«Петр Первый» А.Н. Толстого – лучший образец жанра исторического романа. Эпоха Петра волнует воображение уже более трех веков. Толстого увлекло ощущение творческой силы того времени, в которой с необыкновенной яркостью раскрывается характер выдающегося правителя огромной страны, могучей, многогранной личности, русского императора Петра Первого.
Рассказ об удивительных приключениях двух братьев – Никиты и Мити.
По замыслу автора повесть «Хлеб» является связующим звеном между романами «Восемнадцатый год» и «Хмурое утро». Повесть посвящена важнейшему этапу в истории гражданской войны — обороне Царицына под руководством товарища Сталина. Этот момент не показан в романе «Восемнадцатый год».
Трагическая и противоречивая картина жизни представителей белой эмиграции изображается в замечательной повести Алексея Толстого «Эмигранты», захватывающий детективно-авантюрный сюжет которой сочетается с почти документальным отражением событий европейской истории первой половины XX века.
«Уно, уно уно уно моменто…» несется сегодня с телеэкранов и мобильных телефонов. Но не все знают, что великолепный фильм «Формула любви» Марка Захарова был снят по мотивам этой повести Алексея Толстого. Итак, в поместье в Смоленской глуши, «благодаря» сломавшейся карете попадает маг и чудесник, граф Калиостро, переполошивший своими колдовскими умениями всю столицу и наделавший при дворе немало шуму. Молодой хозяин усадьбы грезит о девушке со старинного портрета и только таинственный иностранец может помочь ему воплотить мечты в реальность…
Это — пожалуй, первая из российских книг, в которой элементы научно-фантастические и элементы приключенческие переплетены так тесно, что, разделить их уже невозможно. Это — «Гиперболоид инженера Гарина». Книга, от которой не могли и не могут оторваться юные читатели нашей страны вот уже много десятилетий! Потому что вечная история гениального учёного, возмечтавшего о мировом господстве, и горстки смельчаков, вступающих в схватку с этим «злым гением», по-прежнему остаётся увлекательной и талантливой!..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».
Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.