Туманная река 3 - [69]

— Запишите после сцены в бане, — я усадил Болеславского одним движением руки на его законное место, — шум за кулисами имитирует звуки аэропорта.

— Дальше у нас встреча Нади и Лукашина, — я взял карандаш и пометил в бумагах, что диалоги готовы, — пропускаем. Вот, Надя поёт песню Ипполиту.

— А кто у нас Ипполит? Кто Ипполит я спрашиваю? — стал распыляться режиссёр.

— Будет вам Ипполит, — погладила его по голове Нина Шацкая, — всё будет. Что за песня?

— Используем известное стихотворение Беллы Ахмадулиной, — я вновь взял гитару и напел один куплет, — По улице моей который год звучат шаги — мои друзья уходят. Друзей моих медлительный уход той темноте за окнами угоден.

— Мне очень нравится мелодия, — улыбнулась актриса ГИТИСа.

— Следующая песня у нас поётся, когда в квартиру забегают Надины подруги, — я задумался.

Вот сейчас бы не проколоться, не нашёл я в библиотеке в журнальных подшивках этого стихотворения «На Тихорецкую состав отправиться». Вагончик тронется перрон останется, блин!

— Песню пришлось написать самому, — пробурчал я, и заиграл весёлый мотив, — На Тихорецкую состав отправится. Вагончик тронется, перрон останется. Стена кирпичная, часы вокзальные, Платочки белые, платочки белые, платочки белые, Платочки белые, глаза печальные.

Высоцкий прямо подскочил на месте. Помнится, я читал, что Владимир Семёнович обожал эту песню, вон и сейчас глаза разгорелись, руки сами тянутся к гитаре. О, мои Боги, если существует патруль времени, они меня испепелят, за воровство из будущего музыкальных композиций в особо крупных размерах. А с другой стороны, не я сам себя сюда закинул, вот с Марой, Велесом, Перуном и прочими высшими существами ситуацию пусть и разруливают.

— Да мы одними песнями этот спектакль сделаем! — Высоцкий ринулся мерить шагами сцену, — а я дурак ещё не верил! Давай дальше Богдаша, жги напалмом!

Откуда ты таких слов понабрался, подумал я, неужто от меня?

— Следующая песня, тоже моя, — скромно скороговоркой проговорил я, — её исполняет Лукашин для Надежды Шевелёвой. Ария московского гостя.

Арию «Если у вас нет тёти», которая в оригинале называлась «Если у ват нет собаки» не успел уже написать журналист Александр Аронов, а музыку не успел сочинить очень талантливый композитор Микаэл Таривердиев, я спел полностью. Не знаю, почему расчувствовалась Нина Шацкая. Если Высоцкий сел на место и успокоился. То Нина наоборот подскочила и пробежалась по сцене.

— Какие замечательные песни! — всплеснула она руками, — а я дура не верила, что вообще что-то выйдет! Я вообще сначала подумала, что вы два афериста, которые знакомятся с девушками.

— Зачем? — удивился Высоцкий.

— Сами знаете зачем! — Нина присела обратно.

— Чтобы делать им свои грязные предложения! — бабахнула литераторша Юлия Николаевна.

— Товарищи актёры мы несколько отвлеклись, — вышел на первый план режиссёр Болеславский.

— Дальше всё просто, — прокашлялся я, — Надя Шевелёва поёт в свою очередь для Жени Лукашина песню на стихи Марины Цветаевой. Мне нравится, что Вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не Вами. И так далее. И наконец, когда Надя заявляет, что сейчас вызовет милицию, чтобы Лукашина выпроводили из её квартиры и закрывает его в комнате, Женя развлекает её следующей вещицей.

Сколько пыли я переглотал, пока отыскал в журнальных подшивках стихотворение «Я спросил у ясеня» расстрелянного в 1930-м году Владимира Киршона, знают только мои бедные легкие. Зато сейчас, сидят, слушают, и оторваться не могут, и Высоцкий, и Шацкая, и Болеславский, и бывшая моя учительница русской словесности Семёнова. Это значит спектаклю быть! Осталось придумать финал и найти Ипполита, а так уже полдела сделано.

— Богдан, беги вниз, мальчики дерутся! — ворвалась в малый актовый зал, распугав всех театральных муз, Наташа.

Я быстро отставил гитару.

— Слова здесь, — я ткнул пальцем в свою тетрадь, — аккорды там же, гитара вот!

И понёсся смотреть, кто кого бьёт и самое главное зачем. За что бьётесь сынки? За правду папаша, мелькнула короткая непонятно откуда всплывшая фраза. Когда я добежал с третьего этажа на первый, Толик держался за нос, Санька за губу. Обоих бузотёров сдерживали сильные Вадькины руки.

— За что бьетесь сынки? — выпалил я.

— А чё он ко мне в душу лезет! — высказался презрительно Зёма.

— Просто сил уже никаких нет смотреть, как ты стучишь! — крикнул Толик, и внезапно вырвался из цепких рук басиста.

В Саньку тут же полетел длинный размашистый удар от Маэстро. Но Земакович вовремя успел пригнуться, поэтому кулак вокалиста врезался в плечо Вадьки, который само собой выпустил на свободу и второго драчуна. Две «ветряные мельницы» мгновенно выкатились на центр коридора, и стали колотить друг друга, грубо выражаясь по матери. Мы с Бураковым, не сговариваясь, растащили бойцов по углам.

— Чтоб это было в последний раз! — просипел я, удерживая Толика, — уволю из группы к чёртовой матери! На вокзал петь пойдете, оба!

Угроза потерять место работы возымела мгновенное действие.

— Богдан Богданович! — по лесенкам, чуть не растянувшись на полу, «скатился» режиссёр Болеславский, — срочно поднимитесь в репетиционный зал, — задыхаясь, выдавил он из себя, — актрисы роль поделить не могут.