Студент второго курса медицинского института Виктор Прохоркин всю ночь тревожно ворочался с боку на бок. Сначала его донимала вечерняя жара, а потом порывистый ветер с громким шумом разметал открытые настежь окна и чёрное небо окрасили резкие огненные грозовые вспышки. От каждого громкого хлопка разбушевавшейся стихии Виктор нервно вздрагивал. Его хорошо развитое воображение рисовало диковинные картины небесного боя невидимых человеческому глазу сил, где Боги в колесницах метали громы и молнии в свирепых драконов, а те в свою очередь отстреливались огненными шарами.
— Что ж вы там всё не угомонитесь? — прошептал Виктор.
От досады на весь мир, в котором всё было не так, он лег на бок и сверху раздраженно накрыл свою, гудящую от тяжелых мыслей, голову подушкой. В кровати же напротив беззаботно посапывал его старший брат Антон, гордость семьи и пример для подражания в школе. Всю жизнь младший Прохоркин из всех углов слышал, что нужно брать пример с Антоши, который никогда так не поступал, и никогда никого не подводил. А однажды отец ему так прямо и сказал, что за Антона он совершенно спокоен, а вот что из тебя вырастит, охламон, абсолютно не понятно.
Поэтому утром, не успев позавтракать и широко позёвывая, младший Прохоркин в очередной раз опаздывал на производственную практику. Благодаря протекции отца его распределили в самое козырное место, в госпиталь имени академика Бурденко. Жил Виктор в пяти минутах ходьбы от памятника Маяковскому, на Горьковской улице, и до места производственной практики предпочитал добираться исключительно на троллейбусе.
— Слышал, что вчера случилось? — вполголоса говорили два парня на остановке.
— А как же! Сборную СССР по боксу утихомиривала дивизия Дзержинского.
— Да не по боксу, — к парням подошёл мужик в шляпе, — а по штанге. Юра Власов один десятерых гонял.
— Ага, штангой отмахивался, — криво усмехнулся один парнишка, — ну и брехун ты, дядя!
— Не-е-е, не штангой, блином! — засмеялся другой паренёк.
— Не знаю чем! — разгорячился мужчина, — но десятерых солдатиков привезли в больницу с переломами средней тяжести. Это мне свояк по секрету сообщил.
В забитом, по самое не могу, троллейбусе тоже все обсуждали вчерашнее происшествие. И чего только народ не сочинял буквально на ходу под бесшумное покачивание электротранспорта. И то что, бравые бойцы ловили в сборной СССР американского шпиона, который владел секретами запрещённой борьбы джиу-джитсу. И то, что наоборот боксёры сборной страны сами скрутили пьяных, ушедших в самоволку, срочников. А один мужчина средних лет в очках вообще сморозил нелепость, что это были совсем не боксёры, и не штангисты, а баскетболисты. И весь троллейбус поднял этого шутника на смех.
— Ну, ты и мастер заливать! — отвечали чудаку, — баскетболисты баскетбольными мячами, наверное, отстреливались!
— Не баскетболисты, а один баскетболист голыми руками двадцать человек поломал! — сказал очкарик и уставился в окно, наплевав на мнения большинства.
— А чего теперь Юрке то будет? — перевёл разговор в более конструктивное русло рыжий здоровый парень в кепке, которого вдруг забеспокоила дальнейшая судьба нашего прославленного штангиста.
— Выговор с занесением в личное дело будет, вот чего! — прошипел ему снизу старичок, сидящий на одиночном посадочном месте у окна, — нечего на тренировке пить!
— Чего пить? Чего пить! — загудел рыжий здоровяк, — я ведь не посмотрю что ты, отец, одной ногой в могиле, я ведь и вторую туда могу передвинуть!
— Ишь чего удумал! — взвизгнула рядом стоящая полновато-фигуристая в цветастом платье женщина, — вы посмотрите на него, вторую ногу он передвинуть хочет! — обратилась она уже к совести посмеивающихся пассажиров.
— Да ладно, — рыжий натянул кепку посильнее на глаза и отвернулся.
— И не прижимайтесь ко мне, — одёрнула его бравая защитница стариков, — мне может быть это неприятно!
— Не по квалификации станок выбрал, фрезеровщик! — ляпнул кто-то с передней площадке.
И весь троллейбус тут же грохнул от смеха, позабыв о происшествии, случившемся накануне.
Виктор Прохоркин, ещё раньше потеряв логическую нить бурных городских сплетен, был полностью погружён в свои невесёлые мысли. Дело в том, что закончив школу почти на одни четвёрки, что в семье однозначно сочли, как позор, он хотел было отнести документы на поступление в литературный институт имени Горького. Но все домашние восприняли идею непутёвого сынули откровенно в штыки. Утром его начинала обрабатывать «автоматными очередями» бабушка, упирая на то, что писатель — это не серьёзная профессия, и брать нужно пример с Антошеньки, который поступил на факультет международных отношений в МГУ. Днём Виктора забрасывала «минами» мама, что такого несобранного и не организованного мальчика, может спасти только поступления в медицинский институт, где у них с отцом полно друзей и знакомых. А вечером младшего Прохоркина начинала мутузить «тяжёлая артиллерия» в лице главы семейства.
— Я тебе, Виктор, так скажу, — отец опрокинул для аппетита крохотную рюмочку коньяка, которую в народе называли мухой, — если пойдёшь учиться на писателешку, договорюсь, чтобы тебе дали место в общаге, а остальные средства для пропитания будешь добывать сам.
