Туман - [20]

«Но сколько же красивых женщин в мире! Боже мой! Почти все. Благодарю, господи, благодарю. Gratias agimus tibi propter magnam gloriam tu am![51] Слава твоя, господи, в красоте женщин! Но какие волосы, боже, какие волосы!»

Эти великолепные волосы принадлежали служанке, которая с корзинкой в руке пересекла ему дорогу. И он повернул за нею. В золоте ее волос светилось солнце, они словно стремились вырваться из тугой косы, чтобы расплавиться в ясном и свежем воздухе. А под волосами открывалось личико – все в улыбке.

«Я – другой, для нее я – это другой, – продолжал Аугусто, следуя за девушкой с корзинкой. – Но разве нет других женщин? Да, для другого есть другие! Но таких, как она, как моя единственная, нет, нет! Они все лишь подражания ей, моей единственной, сладостной Эухении! Моей? Да, силой мысли и желания я ее делаю моей. Тот другой, точнее говоря, тот первый, может обладать ею физически, но таинственный свет ее глаз принадлежит мне, только мне! А разве не отражают таинственный духовный свет и эти золотые волосы? На земле только одна Эухения или две? Одна – моя, а другая – ее возлюбленного? Ну, если так, если их две, пусть он остается со своею, а я – с моею. Когда приходит грусть, особенно по ночам, когда мне, сам не знаю почему, хочется плакать, как должно быть приятно закрыть лицо, рот и глаза этими золотыми волосами и вдыхать через них воздух, очищенный и душистый! Но…»

Он вдруг почувствовал, что его мысли что-то прервало. Служанка остановилась поболтать с приятельницей. Колебание длилось минуту, и Аугусто со словами: «Ба, сколько появилось красивых женщин, с тех пор как я узнал Эухению!» – снова зашагал по дороге в казино.

«Если она будет упорно предпочитать другого, то есть первого, я, пожалуй, приму героическое решение, которое поразит всех моим великодушием. Любит она меня пли нет, но ее долг я так не оставлю!»

Взрыв хохота, исходивший, казалось, с ясного неба, прервал его монолог. Две девушки смеялись рядом с ним, и их смех был как щебет двух птиц среди цветов. На минуту он вперил в них свои жадные к красоте глаза и они показались ему одним раздвоенным телом. Девушки шли рука об руку. И у него возникло страстное желание остановить их, взять каждую под руку и, глядя на небо, вот так идти между ними туда, куда понесет их ветер жизни.

«Но сколько же красивых женщин появилось, с тех пор как я узнал Эухению! – говорил он, следуя за двумя хохотушками. – Просто рай какой-то! Какие глаза! Волосы! Улыбки! Одна – блондинка, другая – брюнетка. Но которая из них блондинка? А какая – брюнетка? Они у меня смешались».

– Что с тобою, дружище? Уж не спишь ли ты на ходу?

– Привет, Виктор.

– Я ждал тебя в казино, но раз ты не пришел…

– Как раз я туда и иду.

– Туда? В этом-то направлении? Ты с ума сошел?

– Да, ты прав, но я тебе все объясню. Кажется, я уже тебе говорил об Эухении.

– О пианистке? Да.

– Ну так вот, я безумно в нее влюбился, как…

– Да, как всякий влюбленный. Продолжай.

– Как сумасшедший. Вчера нанес визит родственникам Эухении и увидел ее…

– И она на тебя посмотрела? Не так ли? И ты поверил в бога?

– Нет, она не посмотрела – она окутала меня своим взглядом; и не то чтобы я поверил в бога, но поверил, что я ж есть бог.

– Крепко же тебя зацепило!..

– Да она еще и рассердилась! Но я не пойму, что со мной с тех пор происходит: почти все женщины мне кажутся красавицами; как вышел я из дому – еще и получаса, ручаюсь, не прошло, – я уже успел влюбиться в трех, да что я говорю – в четырех. У одной были такие чудные глава, другая с роскошными волосами, а только что я влюбился в двух сразу, брюнетку и блондинку, они смеялись, как ангелы. И я шел за каждой из четырех. Что же это такое?

– Дорогой Аугусто, родник любви спал, застыв в глубине твоей души, ибо не было ему применения. Пришла Эухения, пианистка, она встряхнула тебя и глазами своими всколыхнула эту заводь, где спала твоя любовь; любовь проснулась, забила ключом и, переполняя тебя через край, разливается во все стороны. Когда человек вроде тебя по-настоящему влюбляется в женщину, он заодно влюбляется и во всех остальных.

– А я думал, все наоборот… Кстати, смотри, какая брюнетка! Звездная ночь! Правду говорят, что черное лучше всего поглощает свет! Ты видишь, сколько скрытого света чувствуется в ее волосах, в черном янтаре ее глаз? Пойдем за нею!

– Как хочешь…

– Да, так я думал, что все наоборот, что когда человек по-настоящему влюбляется, то его любовь, которая раньше рассеивалась на всех, сосредоточится на одной женщине, а все остальные должны казаться ему ничтожными и неинтересными. Смотри, смотри, какой блик солнца на ее черных волосах!

– Что ж, попробую объяснить тебе. Ты был влюблен – очевидно, сам того не зная – в женщину, но абстрактно, а не в ту или другую. Когда же ты увидел Эухению, абстрактное стало конкретным, женщина вообще стала данной женщиной, и ты влюбился в нее, а теперь ты, не забывая Эухении, перенес свою любовь почти на всех женщин, ты влюбляешься во множество, в род. Итак, ты перешел от абстрактного к конкретному, а от конкретного к родовому, от женщины вообще – к одной женщине, а от нее – к женщинам.