Туман-озеро - [8]
Туман-озеро
1
На заставу «Зеленая Падь» спешил новый начальник.
— Но, Машки, но!.. — сидя рядом с лейтенантом, весело покрикивал на лошадей сержант Лысогор, командир отделения, комсорг, который в особых, так сказать, «парадных» случаях исполнял обязанности ездового.
Пока лошади бежали бодро, лейтенант Вьюгов сидел молча, хмурясь и думая о чем-то своем. Но вот подвода выехала на длинную песчаную косу. Постромки дернулись, лошади напряглись, окованная железом заставская бричка, сразу отяжелев, словно дном поволоклась по сыпучему песку, со скрежетом, от которого зубы сводило.
«Ну, теперь он характер покажет», — покосился сержант на Вьюгова. Но тот, охватив руками колено, не проявлял никакого беспокойства.
— А вы как там? — посмотрел Лысогор назад.
На заставу ехали еще и две женщины: занявшая почти всю бричку толстая продавщица ларька со своими свертками и кульками, и пригорюнившаяся Валя, жена недавно раненого капитана Сорокина.
— Ничего, скорее бы доехать, да товары распродать, — продавщица с трудом выпрямила отсиженную ногу.
— А вы, Валя? — каким-то вдруг упавшим голосом спросил сержант жену бывшего начальника заставы.
Валя вздрогнула, но, поглощенная своим горем, видно не расслышала вопроса и промолчала.
Под колесами «зубовный скрежет» не прекращался.
— А, черт, пройдусь пешком! — вдруг нетерпеливо хлопнул по колену лейтенант и соскочил с брички.
— Не надо, коса скоро кончится… — начал было Лыcoгор.
— Ладно уж… — Вьюгов провел рукою по горячей спине запотевшей коренной и, увязая в песке, побежал впереди лошадей.
Слепило солнце, желтизна песчаной дороги, вливаясь в зелень озими, расплывалась, и сержанту чудилось, что вместе с колеблющейся спиною бежавшего лейтенанта все вокруг колеблется.
«Эх, и дела же на заставе», — с досадой подумал Лысогор и завертел над головой кнутом.
— Но, Зойки, но!., поднажмем еще немножко…
Не так давно по этой же дороге сержант вез Валю и капитана Сорокина. Капитан тоже, как сейчас Вьюгов, торопился принять «Зеленую Падь», тоже бежал по песку, и вот — загруз… Пять пуль вынули из тела Сорокина в госпитале. Диверсанты не захотели его убивать совсем. «Свои доканают», — злорадно бросил главарь.
«Свои» — здорово придумано. За пистолет и планшет с документами Сорокину действительно не поздоровится. Спасти его может только быстрая поимка Косача и Моцко. Это будет зависеть от нового начальника…
— Но, Зойки, но! — подбадривал лошадей и самого себя сержант. Он вспомнил, как однажды к Вьюгову робко подошла Валя и что-то сказала.
«Оставь меня в покое», — отмахнулся Вьюгов. Видать, нелегкая предстоит лейтенанту задача. Как бы он тоже не «загруз»… Кстати, непонятно, почему он злится на Валю.
Песчаная коса так же неожиданно оборвалась, как и началась. Постромки ослабели, бричка со звонким цокотом покатилась по накатанной дороге. Заиграл встречный ветерок. Все с облегчением вздохнули. Валя тоже немного приободрилась.
— Теперь совсем другое дело. Машки… — вслух обрадовался сержант.
— Да кто же они все-таки, — Машки или Зойки? — усаживаясь на свое место, спросил Вьюгов.
— Когда еле плетутся — Зойки, когда бегут, как сейчас, — Машки. — усмехнулся Лысогор. Он был рад, что новый начальник, наконец, заговорил.
Влево горизонт отступил далеко, прямо впереди небо закрывалось вершиною плоскогорья, на которое поднималась подвода.
Белорусскую природу, словно политую маслом и разрисованную яркими красками, трудно представить без аиста. Вот и сейчас одна из этих птиц застыла на зеленой макушке одинокого, буквально выраставшего перед глазами кургана. Стоя на одной ноге, аист тоже, казалось, вырастал вместе с курганом.
— Вестник счастья, — кивнул головой сержант в сторону птицы. — Старые люди уверяют, что если аисту разрушить гнездо, он подожжет дом обидчика, — добавил Лысогор, надеясь, что уж на этот раз лейтенант разговорится.
— Возможно, — задумчиво согласился Вьюгов, глядя прямо перед собою.
«Боится прозевать „Зеленую Падь“»… — понял Лысогор. Ему захотелось скорее добраться до заставы.
Через несколько минут на ясной голубизне неба показалась зеленая пограничная вышка; вслед за нею целой стаей взлетели островерхие, со скошенными углами крыши.
Среди группы построек выделялось похожее на старинный замок серое каменное здание.
Подвода вышла на вершину плоскогорья и стало видно, как от каменного здания раскрытым веером сбегают вниз приземистые яблони. Словно чем-то удивленные, останавливаются они над крутым оврагом.
Лысогору обидно было: лейтенант видит заставу, а молчит.
— Это и есть «Зеленая Падь»? — наконец спросил Вьюгов.
— Она, — с напускным равнодушием ответил сержант и потянулся за винтовкой. — Соседи иногда балуют, — кивнул он на запад.
Там, отливая чистым матовым светом, километра два шла озимь, дальше как бы срезанная ножом; за нею то лес дыбом, то кусты островками, то полосатым арбузом бугор, то мелькнут и скроются черепичные крыши.
Германия, — пояснил сержант.
— У-гу, — согласился Вьюгов.
— Вы замечаете, с ее стороны будто какая-то тень нависла?..
— Да? Никакой тени, просто ощущение близости границы… И только.
— Здесь всегда ощущение, будто кто-то смотрит на тебя или берет на мушку, — настаивал на своем Лысогор, время от времени поглядывая на Валю, которая чем ближе подъезжали к заставе, тем заметней нервничала.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.