Туман на болотах - [24]

Но Брет, похоже, знал, куда едет. Мы миновали горы и вскоре приблизились к лесному массиву.

Он притормозил и съехал к краю дороги.

— Приехали. Давайте погуляем и поговорим.

Он запер машину, и мы пошли по тропинке между деревьями, шурша сухой листвой и осторожно перешагивая через узловатые корни. Казалось, даже птицы знают, что наступил апрель. Их веселый щебет вернул меня к жизни, и я молча улыбалась шагавшему рядом со мной Брету, пока не вынудила его улыбнуться в ответ.

— Как ваша рука? — спросил он явно только для того, чтобы что-нибудь сказать. — Я действительно хотел вас об этом спросить. — Он поднял мою руку и нежно прикоснулся к пластырю. — Вы за ней следите?

— Она еще немного болит, но уже начинает заживать.

Я попыталась высвободить руку, но он лишь опустил ее, держа меня за пальцы.

— Трейси, — он говорил как человек, который наконец на что-то решился, — я должен принести вам извинения, искренние и смиренные.

Брет остановился и повернул меня к себе. Он казался таким высоким, что я едва доставала ему до плеча. Позолоченные солнцем верхушки деревьев упирались в синеву неба. Он стоял спиной к свету, и я не могла рассмотреть выражение его лица.

— Вчера утром я так жестоко, так несправедливо обвинил вас в распространении сплетен и теперь не знаю, как перед вами оправдаться, Трейси.

— Что бы я ни чувствовала к вам вчера, Брет, — покачала головой я, — все мои отрицательные эмоции — ничто по сравнению с вашей добротой, которую вы проявили ко мне сегодня утром. И днем. Теперь я точно знаю, что не виновата в этих сплетнях. Не знаю, кто их распространяет, но я готова на все, чтобы вернуть вам ваше доброе имя.

— Благодарю вас, Трейси.

Видимо, этот солнечный день был окутан какой-то магией, потому что — я уверена — Брет хотел меня поцеловать. Он не отрываясь смотрел на мои губы, и, готова поклясться, его рот начал склоняться к моему. Но он тотчас опомнился, и я решила, что все это мне показалось.

Мы пошли дальше, рука об руку, и он заговорил снова, казалось с трудом выдавливая из себя слова.

— Когда я вчера вечером вернулся домой и спросил сына, не слышал ли он какие-нибудь слухи насчет нас с вами, он ответил, что ничего не слышал, но — он сжал мои пальцы — сам многим рассказывал о нас.

Я охнула и начала было что-то говорить, но он остановил меня:

— Ничего не говорите, Трейси, просто слушайте. — Он ненадолго замолчал, потом продолжил: — Он рассказал своим друзьям, друзья рассказали родителям, а те — своим друзьям. Так и поползли слухи, которые и дошли до нас в таком искаженном виде.

— Но что он мог им рассказать? — ужаснулась я.

— Он рассказал, Трейси, что мы с вами скоро поженимся. Что той ночью на болотах он видел, как мы целовались, а это для него может означать только одно — я собираюсь на вас жениться.

Я с досадой щелкнула пальцами:

— Ну конечно, он же хотел выйти из автобуса и видел нас. Но, Брет, мы ведь не…

— Нет, не целовались, Трейси. Но в темноте воображение дорисовало картину. — В его голосе звучали стальные ноты. — Я решил все поставить на свои места, Трейси, ради вас и ради себя. Я заставлю его сказать правду. При всех.

— Но как, Брет?

— Как? Я вам объясню. Завтра утром во время собрания он выйдет на трибуну и публично откажется от своих слов. Он скажет правду всей школе — что он сам выдумал эту историю. А потом извинится.

— Но, Брет, вы не можете с ним так поступить. Ведь он ваш сын.

— Будь он даже сыном председателя комитета по образованию, ему все равно пришлось бы это сделать. Мой он сын или нет, он должен понять, что нельзя распространять ложь и клевету, оставаясь при этом безнаказанным.

— Но, Брет, — пыталась я защитить его сына, — Колин очень ранимый мальчик. Он никогда не сможет забыть такое наказание. Оно останется с ним на всю жизнь.

Его лицо стало каменным, однако я сделала еще одну попытку:

— Можно ли его винить за те мысли, которые пришли ему в голову, когда он увидел нас вместе, Брет? Вы и я, мы знаем, что ничего особенного не произошло — да и не могло произойти, но мальчик… — Я замолчала, пытаясь найти нужные слова, отчаянно перебирая в уме причины и предлоги, — оставшийся без матери, вероятно, уже забывший, что она у него когда-то была… — Брет раздраженно махнул рукой, но я не позволила себя прервать, — возможно, подсознательно ищет женщину, подходящую на роль матери, и цепляется за любую мелочь, которая может дать ему надежду, что однажды вы, его отец, найдете ему мать.

— Вы в роли матери? Не смешите меня! Вы говорите ерунду и сами это знаете.

— Я этого не знаю, Брет, и вы тоже, — снова апеллировала я неизвестно к кому. — Откуда мы знаем, что он думает? Я могу основываться только на своем небогатом опыте. Многие годы я завидовала девочкам, у которых была счастливая семья.

Мои доводы ничуть его не тронули.

— Завтра утром, — сказал он самому себе, а не мне, — он выйдет на трибуну, все объяснит и извинится.

— Вы уже сказали ему об этом, Брет?

Он кивнул.

— Что он ответил?

— Ничего. Он заплакал.

— Заплакал? О, Брет, как же вы могли?

По его глазам я видела, что ничего не добилась. Мы повернули и пошли обратно к машине. Птицы перестали петь, во всяком случае, так мне показалось, или же я просто не слышала их из-за шума в голове. Я решила сделать еще одну попытку и разыграть — как мне подсказывала интуиция — козырную карту.