Тудор Аргези - [6]
— Дайте, молодцы, один шарик Коко! И он добудет для вас из волшебного ящика счастливый билетик! Дайте! — обратился к ребятам старый шарманщик.
Янку, не задумываясь, протянул нитку своего шара. — Ну а сейчас, Коко, скажи мальчику что-нибудь… — Норррок! — прохрипел попугай, заплясал и потом долго перебирал маленькие бумажки в небольшом прямоугольном ящике. Достал из середины крошечный белый конвертик и открыл клюв над протянутой рукой Янку. Конвертик лег на открытую ладонь.
На бумажке размером с почтовую марку ничего не было написано. В самом центре стоял еле заметный вопросительный знак.
Арочные ворота кладбища похожи на гигантскую пасть, проглатывающую длинный поток людей и шикарных карет. Сначала Янку воспринял этот поток целиком, потом картина сузилась и в поле зрения попадали лишь отдельные детали: три пары лошадей с прижатыми к груди головами, на них накинуты длинные, до земли, черные попоны. Медленно — можно спицы подсчитать — крутятся колеса погребальной колесницы, за ней чинно шагают господа и дамы в черном с застывшими лицами. Бородатые попы. Толпа нищих, калек и полицейских. Хоронили очень богатого человека.
За воротами кладбища на свежевыструганной доске выжжено: «К могиле Эминеску» — и указательная стрелка.
Между молодой липой и стройной туей возвышался холм. Скромное надгробие, молодая цветущая липа, венок, белая лента, выведенные ученическим почерком слова: «Мчатся друг за другом птицы в дальней шири голубой, взяв мечты мои с собой, тают, как мгновения… И теперь осенняя пустота осталась мне, чтоб я мог наедине коротать весь день-деньской с собеседницей-тоской…»
— Это он написал? — спросил Жан.
— Да. Нам учитель рассказывал…
На протяжении всей жизни Аргези будет возвращаться к Эминеску, к его поэзии, к размышлениям о судьбе его трагического гения…
Шум похорон стих, цепочка нищих потянулась к харчевне «Три голубца», что напротив главного входа на кладбище. Рядом с этой харчевней два каменных столба, к которым полукругом прикреплены железные буквы: «Мастерская надгробий». На одном из столбов объявление: «Требуются ученики каменотесов и шлифовальщиков. Принимаются мальчики».
— Ты мне ответь, когда все это кончится? — сурово допрашивал его вечером отец. — Почему я должен все время думать, где ты, почему я должен быть все время в тревоге?
Янку молчал, будто ничего не слышал.
— Ты, Янку, хочешь есть? — спросила через некоторое время Анастасия.
— Не хочу, — ответил сонно мальчик. Однако Янку сказал неправду: он был голоден. Но он решил, что с сегодняшнего дня будет есть только свой хлеб. Он пойдет работать.
И утром Янку поступил учеником в мастерскую надгробий. Ему шел двенадцатый год.
В мастерской Янку получил первые в жизни заработанные деньги. Он сразу же пошел искать хромого Али, чтобы отдать ему долг.
— Я не возьму у тебя денег, бре Янку, — сказал Али. — Мы с тобой в полном расчете. Это же ясно! А сейчас, если есть у тебя деньги, то скажи, откуда взял. Мать дала?
— Сам заработал, — сказал гордо Янку. — Сегодня моя первая получка…
— Тогда, если богатый, купи у меня какой-нибудь товар.
Янку купил альвицы и цветных конфет. Он угостит старушку Агааю, которая приняла его к себе в тот день, когда он ушел из дому, дала ему место на лавке под образами, полосатое домотканое одеяло, чтоб укрыться, и совсем небольшую подушку. «Когда заработаешь, мы купим получше», — сказала она. Вот только одно плохо — старуха Аглая ненавидит книги и задувает лампу, как только поужинает, она говорит, что нечего тратить зря керосин, чтобы замусоривать голову всякими глупостями из книг. «Книги пишут бездельники и сумасшедшие», — причитает она всякий раз, как только увидит Янку с книгой, и тут же убирает лампу…
Работа в мастерской начинается рано — в шесть часов утра. Янку сперва показали, как надо шлифовать гранит, медленно-медленно, пока серая грубая поверхность камня не станет зеркальной. И только тогда по этому зеркалу другие мальчишки, уже с опытом, по нанесенным очертаниям будут выбивать буквы. Больше всего пишут: «Факэ-се воя та!» — «Да будет воля твоя!» Янку наблюдает за тем, как работают мастера, как из камня появляются фигуры ангелов, детей, девушек, стариков. Их тут такое множество! И каждый день какую-нибудь фигуру переносят на кладбище.
Тайна создания себе подобных — из глины, из камня, из дерева, из становящегося мягким в руках воска — занимала Янку с тех пор, как он себя помнил. В школу он всегда приходил раньше всех, а потом с ним вместе стал приходить и Жан. Пока никого не было, они рисовали соучеников мелом на доске. Получались одинаковые мальчишеские лица, и их рисовать становилось неинтересно, а вот изображать мелом директора школы, бородатых инспекторов, наведывавшихся на уроки, да и самого отца Абрамеску было одно удовольствие.
Раньше, когда он проходил мимо статуй на улицах города, смотрел на скульптуры, установленные в Чишмиджиу, на кладбищенские памятники, он представлял себе волшебников художников, которые видят все эти образы в грубых камнях и затем их выдалбливают долотом и молотком. Здесь, в мастерской, он убедился, что это далеко не так.
