Тудор Аргези - [101]

Этот народ наш друг».

Они — Аргези, Параскива и Митзура — выходили из Эрмитажа ошеломленные увиденным. Тудор Аргези долго стоял у фонтана, где вода капля за каплей, словно слезы, переходила из одной раковины в другую, ему чудился шепот создателя удивительного фонтана, фантастического символа народного плача…

В Смольном Тудор Аргези увидел своими глазами комнату, откуда Ленин управлял штурмом старого мира. Писатель был в особом душевном настроении. Румынский поэт был счастлив встречей с ленинскими местами, непосредственно связанными с великой революцией, был счастлив, что видел Ленина в те далекие годы, и душевно, хотя и не в рядах партии коммунистов, и не всегда прямым путем, но шел рядом с теми, кто осуществлял ленинские идеи, и никогда не шел против них.

Аргези сел на ступеньку лестницы и прислушался. Ему казалось, что сквозь годы к нему доносятся шаги красногвардейцев и голос Ленина. Он открыл блокнот и записал: «Здесь Николай Второй, помазанник божий, представитель Всевышнего на земле Россия, наследник династии, сотни лет презиравшей чернь и считавшей ниже своего достоинства видеть ее глаза и слышать ее голос, был вынужден встретиться с народом, встретиться лицом к лицу с Ильичем Ульяновым — полпредом трудового народа. Века вступили в смертный бой с секундой. И секунда одолела их. Сколько их было, ленинцев?» — спрашивает Тудор Аргези. И сам же отвечает: — «Целый народ! Миллионы и миллионы смелых и решительных людей… Их повел Ильич своим огромным, как бескрайняя Россия, умом».

По пути в гостиницу Аргези обдумывал, как лучше изложить на бумаге все увиденное, как передать поскорее читателям свои впечатления о Ленинграде. В вестибюле продавали газеты — английские, французские, немецкие. Вот свежие номера «Национал цайтунг». Ну-ка посмотрим, что сообщают миру журналисты этой западногерманской газеты. «Национал цайтунг» на первой странице писала, что суд в Карлсруэ вынес постановление о запрещении Коммунистической партии Германии. Терминология авторов ничем не отличалась от знакомой по предвоенным и военным годам терминологии фашистов. И с той же яростью, с какой он воевал против румынских фашистов, с той же смелостью, с какой он писал «Барона» и свои антифашистские памфлеты и стихи, Аргези пишет в ленинградской гостинице знаменитый репортаж «Между Ленинградом и Карлсруэ».

«Трибунал города Карлсруэ жирными чернилами, простым почерком пера поставил вне закона Коммунистическую партию Западной Германии. В древности архиереи иудейского синедриона изгнали из крепости диакона Штефана и предали его избиению камнями лишь за то, что тот посмел высказать свою, не совпадающую с мнением иудейских архиереев мысль. Всесильные всегда забрасывали совесть камнями, простреливали свинцом, набрасывали ей на шею намыленную петлю, заковывали в кандалы, бросали в казематы. Новое издание древнего булыжника, с которым карлсруэские судьи выходят против трудящегося люда, еще раз доказывает беспомощность и слабость власть имущих перед идеей, которую никогда не удавалось задушить силой. Весь опыт прошедших времен ничему не научил правителей, и Германия, подарившая миру Гёте, Бетховена и Маркса, в 1956 году снова осмеливается подвергать суду идею. Когда говорю «Германия», я имею в виду официальную Германию, а не трудовой народ, против которого принят этот позорный закон… Рейх стоит не перед единственной своей глупостью. От Бисмарка до Гитлера германский орел обжег себе когти, клюв и крылья дважды. По-видимому, боннскому рейху хочется начать новую авантюру. То в Берлине, то в Бергтехсгабене, то в Карлсруэ, на разных сценах разыгрывается та же мрачная комедия, у которой один и тот же эпилог. В 1933 году, запрещая коммунистическую партию, Гитлер готовился к прыжку против всего человечества. Чем это кончилось, известно… Партия, запрещенная на этот раз в Карлсруэ, знает, что будущее за ней, как бы ни бесились в своей агонии нынешние хозяева».

Тудор Аргези обращает внимание на то, что скрыто за строками приговора судей Карлсруэ. Он вспоминает верещагинский «Апофеоз войны» и предупреждает об опасности антикоммунистического похода, начатого в Карлсруэ. Но «все подобные походы как в прошлом, так и в настоящем и в будущем обречены на позорный провал. Свидетельство этому, — подчеркивает Аргези, — великий Ленинград и победоносная Страна Советов, идущая по пути Ленина».

После возвращения в Бухарест не было дня, чтобы имя Аргези не появлялось на страницах центральных органов румынской печати. Он писал злободневные материалы в защиту социализма и мира, волнующие стихотворения и поэмы о человеке, творящем новую жизнь.

Ему было восемьдесят два года, когда по приглашению Георге Георгиу-Дежа в мае 1962 года он поднялся на трибуну Великого национального собрания страны, посвященного окончанию коллективизации румынской деревни. Сессия эта проходила в новом огромном зале только что построенного круглого дворца выставок на площади «Скынтейи». Вместе с депутатами на сессию были приглашены делегаты крестьян всех деревень и сел страны. Георгиу-Деж еще за несколько дней до сессии сказал Аргези, что приглашается 11 тысяч крестьян, по числу жертв подавленного королевскими войсками восстания 1907 года.