ТУ-104 и другие - [9]

— Абдрашитова, зайдите.

Вот еще что!.. Не всех сразу, а по одной. Майка присела на кончик стула и беспомощно смотрит на меня. Она боится. В окно приемной виден кусочек летного поля, но его загораживает косо срезанный хвост грузового «Ана». Люська стучит на машинке короткими очередями. У нее самый модный маникюр — сиреневый.

— Майка, Кирилл сегодня к нам придет?

— Придет... вечером...

— Ты не волнуйся, Майка. Все будет хорошо. Я одну примету знаю...

Майка старательно улыбается.

Появляется Фаридка. Даже сквозь смуглость проступили красные пятна. Она кривит губы и машет небрежно рукой: все, мол, ерунда.

— Заходите. Вдвоем.

И когда я подхожу к двери, меня вдруг охватывает противное волнение. Рывком открываю дверь и... глаза в глаза... с Филипповым.

Кто придумал эти дурацкие слова: «Женщина должна быть сильной»?

— Здравствуйте...

— Вы садитесь.

Это голос Алевтины.

— Давайте знакомиться. Филиппов.

МАЙКА. Котяткина.

Пауза. Затягивается.

АЛЕВТИНА. Ее фамилия Соболь.

ФИЛИППОВ. Очень приятно. Вы, Котяткина, догадываетесь, для чего вас вызвали?

МАЙКА. Я не догадываюсь...

АЛЕВТИНА. Догадывается, догадывается. Нечего притворяться. Расскажите, что вы делали в Москве.

МАЙКА. Летели рейсом 018. Пассажиров было полностью. Питание... Прически сделали на Кузнецком... Вот... Замечаний не было. Рейс прошел нормально...

ФИЛИППОВ. Понятно. Теперь о ресторане. Вы ведь не были в ресторане? Не пили там? Приехали в профилакторий трезвыми и вовремя?

Нет, врешь, Филиппов. Натаскиваешь на спасительный ответ. Все, наверно, только что отрицала Фаридка. Меня лихорадит. И злость собирается у горла в сухой комок.

МОЙ ГОЛОС. Были в ресторане. Пили коньяк. Сухое грузинское. Рассчитались на пятнадцать рублей. Ночью приехали в гостиницу.

МАЙКА. Что ты говоришь, Рита?!

ФИЛИППОВ. Алевтина Андреевна, позовите, пожалуйста, Абдрашитову.

ФАРИДКА. Слушаю.

ФИЛИППОВ. Так вы не были в ресторане?

ФАРИДКА. Я уже сказала.

АЛЕВТИНА. Как вам не стыдно, Фарида? Лжете.

МОЙ ГОЛОС. Здесь ли о честности говорить?

ФИЛИППОВ. Хватит. Вам, Абдрашитова, нужно брать пример с Соболь. Она честно ведет себя. Что было, то было. Во всем нужна правда.

МОЙ ГОЛОС. Правда? А вы знаете, что это такое?

АЛЕВТИНА. Соболь! Вы забываетесь!

МОЙ ГОЛОС. Нет. Я ничего не забываю. Да, мы пили! Да, мы были в ресторане. И в форме. Да, мы познакомились там с мужчинами!

ФАРИДКА. Вот этого, Ритка, я от тебя не ожидала. Дура!

Звонко хлопает дверь. И как много тишины!

ФИЛИППОВ. Так. Алевтина Андреевна, я попрошу вас составить обо всем четкий рапорт. На мое имя. Мы еще разберемся. Вы, Котяткина, и вы... Соболь, свободны.

В дверях нас останавливает голос Алевтины:

— Ваша «тройка» завтра в резерве.

Как хорошо на улице! Если бы вдохнуть целиком весь этот пропахший аэродромом воздух!..

Центральная улица нашего города прямая, как копье. Острием оно воткнуто в голубизну широкой реки.

Раньше здесь был городской парк — тенистый, с сыроватой листвой и землей, расчерченной солнечными треугольниками. Теперь парка нет, чугунную старинную ограду сняли, тополя и кедры вышли прямо к асфальту. Получился бульвар. По нему хорошо бродить летними вечерами, слушая, как на заречной стороне переговариваются паровозы, а на реке покачиваются бакенные звезды и прозрачные аквариумы речных трамваев неслышно скользят к дебаркадерам.

Сейчас здесь еще много снега. Кедры стоят сумрачные, теряя под ветром изморозь — кухту.

...Филиппов, Филиппов... Так вот кто новый командир отряда!.. И Фаридка... Если бы она знала все... Она бы поняла, что я не предавала ее... Да и может ли быть правда предательством? Теперь Фаридка не будет разговаривать со мной. Остается Майка. Майка тоже ничего не поняла... А тогда был юг, Черное море...

Нет, Филиппов почти не изменился. Впрочем, почему он должен был измениться? Все та же самоуверенная осанка, гордо посаженная голова, так же подрагивает левое веко, та же резкая полоса проседи, пополам разделяющая его голову. Такие, как Филиппов, обязательно нравятся. Говорят, внешность — одна треть характера. Впрочем, подлецы тоже бывают красивыми, трусы — с мужественными лицами. А Филиппов испугался. Эх, Фаридка... Ну, а окажись я на ее месте? Могло бы все повториться. Значит, я такая же, как Фаридка, Майка, Клавка и еще десятки девчонок нашей службы?

А мне ведь скоро двадцать пять.

Темнота наливается над рекой. Со стадиона, с катка, ветер приносит вальсовые обрывки.

Сейчас я приду домой и постараюсь все объяснить Фаридке. Если смогу.

Улица встречает меня резким порывом ветра. На углу под фонарем стоит длинная покачивающаяся фигура. Неужели Кирилл? Кирилл.

— Ритонька, здравствуй.

— Ты пьян?

— Вероятно... Ты знаешь, Ритонька, приезжал друг Аркадия с «Синего озера». Он сказал, что Аркаша не вернулся на аэродром. Ищут вторые сутки.

Я влетела в зимовье. В комнатке неверный свет керосинки. За столом, упав головой на руки, — Фаридка. Майка свернулась в клубочек на оттоманке.

— Что случилось?

Майка медленно встала, пружины пропели жалобно, подошла ко мне и тихо сказала:

— Аркадий... Фаридкин... разбился...

И мне стало страшно. От этого тихого Майкиного голоса. Я подбежала к стенке, ударила по ней кулаком: