Тщета: Собрание стихотворений - [4]

на пажити злачные, реки млечные,

там пребыть во веки вечные. –

Поглядела я – ан и впрямь они там

все-то праведные, все смиренные,

где уж мне со святые, со блаженные!

И свет не свет во света темени

нет моего здесь роду-племени.

Что над зорькою, по-над вечернею,

пробираясь по тернию, в пуще,

повстречала я, горькая —

кому моего горше, пуще,

повстречала удавленника,

адова ставленника.

Идет, чащей пробирается, озирается,

за кустами хоронится,

голова, с веревкою на шее, к земле клонится.

Говорит – хрипит, как дерево скрипит

сухое, внутри пустое:

«Ты – Его родил, возлюбил,

меня – выплюнул.

Он из лона Твоего исходил,

я из ямы на Него выглянул,

и Брата Пречистого, в любви истовой,

целованием ко кресту пригвоздил –

потому что Отца-то

я больше, чем Брата, любил».

И узнала я, глянув заново,

себе ровного, брата кровного –

встрепенулась,

к нему сердцем повернулась,

руками обвила, слезами облила,

перекрестила и проводила:

отчаянная, бродить по-над зорькою в пуще леса,

ждать без покаяния Христос-Воскреса,

твоего оправдания череда –

в день праведного Страшного Суда.

Черною полночью, земными впадинами,

буераками да овражками,

поступь каменная роет ямины,

тяжкими слова падают градинами:

«Так любил Его, что стерпеть не мог,

что брата моего больше любит Бог,

и убил брата чистого – в любви неистовой –

потому что я-то

Отца больше, чем брата, любил».

И метнулась я, и вскинулась –

это с мужем я было разминулась,

на грудь припала, накрест поцеловала,

и печать проклятого чела – меня сквозь прожгла.

На прощаньи, на расставаньи

умаливала, уговаривала:

жди, душа страшная, отчаянная,

нераскаянная, душа Каинова –

пока могила вернет, кого схоронила,

жди спасения – светопреставления,

последнего дня,

с ним – меня.

На заре на утренней то не облак, тая,

белизной слюдяной отметится,

не звезда засветится –

по полю чистому, росянистому,

во своем любезном отечестве

идет Сын Человеческий,

ко заутреням поспешая, к ранним звонам,

стопой благосклонной

травки малыя не приминая.

А что ни слово из уст канет –

то цветик завянет.

«Кто любит брата своего больше Меня –

тот недостоин Меня.

Заповедь новую вам даю:

кто душу погубит свою –

обретет ее, согрешив ли – Меня помянет –

ныне же станет

со Мной в раю».

Легче душе из тела изойти,

чем из сердца гордого молитвенному слову:

ты ли – тот, кто должен прийти,

или ждать нам другого?

И в ответ – кто кому? то ли он – мне, то ли я – ему,

Только свет во свет и тьма во тьму:

«Еще ли не в житнице пшеница,

не в огне плевел?

Я жну, где не сеял,

собираю, где не рассыпал,

зерно чужое сторицей.

Мертвые пусть хоронят мертвых,

вами же примется

царство внутри вас и вне,

неимущему дастся, у имущего отнимется,

ибо милости хочу, а не жертвы,

и блажен, кто соблазнится о Мне».

Ужаснулась я, изумилась – да поклонилась

обретенному отцу – и всему концу

непереносного бремени,

своему роду-племени.

Допыталась его, чаянного,

оказалася – посреди своего двора,

супротив креста,

что Иудина сестра, жена Каинова,

да неужто же, не дай Господи, спаси Господи,

дочь Антихриста?

Ах, и раскину же я,

о т моря до моря, с поля на поле,

тело свое крепкое, живучее – хлебной нивою.

Ах, и лягут же мои косы распущены,

леса дремучие – дубом, ивою.

Ах, и хлынет же кровь моя

волна ми полными, река ми нескорыми,

ключами-студенцами, озерами.

И уберусь же я красного золота грудами,

непочатыми богатыми рудами.

И покрасуюсь же я всеми утехами-забавами,

птицами, цветами, травами.

Мне ли плакати, разубранной – на поди,

миру всему на удивление,

Господину моему на утешение!

А, да и кину же я всё, что мне любо-дорого,

под ноги встречному недругу-ворогу:

реки повысушу, хлеба повызноблю,

леса повырублю, поля-горы повыброшу –

нате, берите, что хотите, кому что ладится,

а мне бедной ничего не надобно.

Донага раздета, ограблена дочиста,

поругана, осмеяна, со свету сжита,

по ветру развеяна – пойду я убогая

нехоженым путем-дорогою

по миру побираться Христовым именем,

спасаться крестным знаменьем.

Тюрьмы, остроги — мои палаты,

цепи, вериги – мои наряды,

брань, покоры – мои царские пиры,

чужие дворы, заборы – могилы

моей красы да силы.

Эка что! зато спасу, целым унесу

сердце свое, душное, порченое,

непоклончивое, незабывчивое,

от Антихристова роду-племени –

ко Христову святому имени.

И по смертном по часе,

измаявшись в бесовом согласии,

обрадуюсь о моем Спасе я.

15.IV.1918

СТАНСЫ

У двери каменные гости –

К нам Смерть и Страх напоследях.

И люди – тени, люди – трости

На непомерных площадях.

Ребячьи руки точно спицы,

Голодной птицы стук в окно.

Мы скоро скажем: дети, птицы –

Да, это было, но давно.

Родная, встань, всплесни руками –

Ты детям хлеба не дала.

Но над зарытой – только камень,

На погорелой – лишь зола.

Ведь правда нам была дороже

Тебя и дома твоего.

Неужто правда – дело Божье,

А человечье – естество?

Нас неготовыми доспели

Проговорившие грома.

Покров нам – каменные щели,

Тяжелоярусы – дома.

Мы молча ждем, могилу вырыв,

Удару шею обнажа –

Как раб на плахе ждет секиры,

Как вол на бойне ждет ножа.

Как вол на бойне, раб на плахе –

Связали нас, зажали рот,

И в горьком прахе, в бледном страхе

Молчит поэт, и нем народ.

Не будет так. Клянусь гробами,

Уже раскрытыми для нас:

Порабощенные рабами,

Мы им споем в последний раз.

Споем, что прав державный лапоть,