Тщета: Собрание стихотворений - [39]

Шрифт
Интервал

но пойдемте вон к той душистой ветле:
выеден ствол, а ветви все зелены,
иначе нельзя – гнездо в дупле.
И у нас с тобой нечто подобное:
звереныш, детеныш – не пойму,
иначе нельзя – очень неудобно
и плохо старенькому одному.
Примечание
Вам отвечу, кто суть высокопарно
прячет за чьи-то высшие права:
сантиментально? нет – гуманитарно,
если к вам еще дойдут слова.
13.I.1937

IV. «Снег, все улицы заметающий…»

Снег, все улицы заметающий,
Читать надоело до оскомины,
Жмусь у печки, перебираючи
Не четки, не карты – помины.
Палисадник, сумерки-памерки,
Снежинки – или вишень цветение,
Шаги – или вздохи – замерли,
Туман – или наваждение.
Прошло – а было так недавно,
Прошло – и стало так давно.
А пляшет, кружится исправно
Постылых дней веретено.
И, хоть ни холодно, ни жарко
Ни от добра, ни от греха,
А жизнь, сухая перестарка,
Всё рядится для жениха.
Напрасно, бедная, пойми ты:
Хоть ешь и пей на серебре,
Не зацветут твои ланиты
Снежком на утренней заре.
И то, что смолоду хотело,
Пленяло, заворожено,
Как цветень вишень облетело
Давным-давно, давным-давно.
А всё же – остудила древность
Когда-то огненную кровь,
Не ранит страсть, не жалит ревность,
Но не мертва твоя любовь.
Она подспудна, потаенна,
Она стара, она страшна,
Как ночь – слепа, как день – бессонна,
Всё ближе к вечности она.
И у порога, где безгласна
И недвижима красота,
Она как молодость прекрасна,
И безрассудна, как и та.
Снег и снег, идет нескончаемый,
Хватило бы до весны и глетчеру.
Что же, погреемся за чаем мы,
Надо бы протопить к вечеру.
22.I.1936

V. «И ты взаправду, сердце, отлюбило…»

И ты взаправду, сердце, отлюбило,
Отпело, отгорело и остыло?
И молодость взаправду отцвела?
И я – вот эта Вера – отжила?
И мне ни на кого не глянуть боле,
Не взвидев света от блаженной боли?
И мне, руками белыми обвив,
Не задохнуться, миг остановив?
Да, снашиваю платьице – не купят!
Да, спрашиваю: как же это любят?
А вот – привстанет новолунный рог,
И вдруг он – весь он – здесь он, лег у ног.
А вот звереныш, оставшийся ничьим, –
О, не пройти мне, о, не пройти же мимо.
А вот – чуть есть, чуть нет, ничуть почти,
И вдруг восходит солнце — в груди.
И так еще – работы костоеда,
И вот – достиженье, вот – победа.
Так это ль, это ль омертвенья знак?
Ах, просто это так, и ясно так:
Вы влюблены? вы молоды? нас трое:
Нежна я – вами, дышите вы – мною.
Вы – плоть моя и кость, я – ваша кровь.
И это есть бессмертная любовь.
13.I.1936

СОНЕТ НОВОГО ГОДА

Закат дымится кровью пролитой –
И дня, и года гневные останки.
Уступы туч – молниеметы танки –
Закрыли север плотною стеной.
Над нею глаз тайфуна синевой
Вбирает бурю – ярость половчанки.
То новый год на боевой тачанке
Примчался – роковой, сороковой.
Моя страна, но ты сильнее бурь,
И ты пройдешь сквозь грозовую хмурь,
Сквозь все пороховые взрывы неба,
Как сквозь земную низость, злость и дурь –
И ляжешь полной чашей роз и хлеба
Под заново рожденную лазурь.
31.XII.1939

ПРИШЕЛЕЦ

В тумане, на пороге меж
былым и небывалым, еле
виднеется Пришелец – свеж
с мороза, чист он, как метели
дыханье. – К нам пожалуй, здесь
тепло, уютно на помосте
вощеном, можешь мягко сесть
в подушки. Мы для встречи гостя
желанного хлеб-соль, вино
найдем – приветить посещенье
твое. Но что запасено
для нас тобою? исполненье
желаний? – Шелест муравы
под ветром-то – пришелец, слушай –
обозначается: – «А вы
чего б хотели? безделушек
на полочку? иль лоскутов
на платья? погремушек славы
за творчество? за труд – значков
почета? род людской, лукавый
род! Знаменья не будет вам
всем явного! но в час бессилья
тягчайшего, когда ни там,
ни тут не мило, и не крылья
несут, шумя, а точит лязг
оков души под гнетом будней
сплошных, в переплетенья дрязг
и мелочей, когда безлюдней
в толпе, чем в келье, – в этот час
новорожденье новолетья
дает редчайший дар – из вас
кому-нибудь – “учуять ветер
с цветущих берегов”, – налет
его едва заденет краем
крыла – и всё кругом поет
о счастии, и дышит раем
весны зимой, заводит – пыль
земная – золотистый танец
в столбе лучей, сверкает, иль
тускнеет – что? – не грязи глянец –
алмазов черный блеск. Кому
из вас тот ветер?» – Стихли в глуби
таимой все мы. Лишь кто любит
другого — молвит: «ей», «ему».
31.XII.1940

НА ПОДСТУПАХ К МОСКВЕ (Венок сонетов)

1. «Стране и миру говорит Москва…»

Стране и миру говорит Москва:
Я вам даю, в утеху и в угоду,
Всё, чем сама богата – всю природу,
Всю полноту земного естества.
Даю родных – не знающим родства
Семьи – равно ребенку и народу,
Голодным – хлеб, закованным – свободу,
Бездомным – кров, затерянным – права.
Грозит разбоем ворог у порога.
Стань на защиту дома своего —
Один за всех и все за одного –
Пока уступит тишине тревога,
И на урочный труд, и на покой
Страну и мир вновь позовет отбой.

2. «Страну и мир вновь позовет отбой…»

Страну и мир вновь позовет отбой
Сиреной, глухо слышной и в подвале,
Под домом, где от смертоносной стали
Снарядов, за массивною стеной
Железа и бетона, под землей
Глубоко, в ночь налета укрывали
Мы старых и детей. А на металле
Обмерзлой крыши, под зловещий вой
Фугасов, бой зениток, грохот ската
Обвалов, наши старшие – ребята
Вчера – сегодня выросшие — свой
Дом стерегли от огненосок вражьих,
Пока не отпустил сигналом страж их
И на урочный труд, и на покой.

3. «И на урочный труд, и на покой…»


Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.