Тщета: Собрание стихотворений - [15]

Шрифт
Интервал

Голос что арфа: «пойдем со мной, пора».
Пойдем бульваром, Воздвиженкой иль Знаменкой –
Туда, где закатны купола Кремля.
На площади широкой, пустынной станем той –
«Небо всё в алмазах» увидит земля.
Далеко на юге насыпь придорожная,
Давным-давно спит красивая сестра.
Брожу переулками настороженно я –
Не Сегодня, так Завтра – вернет Вчера.
16.VII.1917

«В кресле старенькая сводит…»

В кресле старенькая сводит
Нескончаемый пасьянс.
Вечер медленный уводит
В полусон и полутранс.
Я берусь верблюжьей шерстью
Пуховой платок чинить.
За отверстием отверстье
Равномерно кроет нить.
Кто-то третий с нами в стансах,
Чья-то путает рука
Карты верные пасьянса,
Петли ровные платка.
Вот в часы уйдет, за дверцей
Там зацепит колесо —
Вмиг собьется с такта сердце,
Скучный стук следя часов.
Знаю я твое значенье,
Мой вечерний частый гость,
Твоего прикосновенья
Полу-нежность, полу-злость.
Ты ворчишь: бросай, довольно,
Будет старое чинить –
И надорвана безбольно
Жизни путаная нить.
Вверх иголку, вниз иголку.
Затянула – и пора,
И скорее, втихомолку,
В щель меж Нынче и Вчера.
5.XI.1917

СОН ТРОИМ ПРИСНИВШИЙСЯ

1. «Изменившие, верьте – не верьте…»

Изменившие, верьте – не верьте,
А изменой любви не разбить.
Раз любившим – до самой до смерти,
Разлюбивши, нельзя разлюбить.
Что там годы разлуки и скуки,
Что там всякие против и за –
Если трогают эти же руки,
Если смотрят всё те же глаза.
Мимо смерти пройдут без утраты.
Но задушит немая тоска –
Папиросы дымком беловатым,
Уголком надушенным платка.
Охладевшие дрогнут и плачут,
Из блаженных торопятся стран.
Если памяти злая игла — чуть
Тронет метку залеченных ран.
7.I.1915

2. Зайчик на стене

Его любви, ревнивой и стоокой,
Я не хочу – царя или раба.
Его души, и нежной и жестокой,
Я не возьму – не моего герба.
Но я приму – неласковой улыбкой –
Его тоску по ласковой по мне.
Но я хочу своею тенью зыбкой
Его дразнить, как зайчик на стене.
Слепить глаза скользящею игрою,
Что ближе – ярче, далее – слабей.
А надоест – я зеркальце закрою
И дам ему: играй или разбей.
15.II.1917.Кисловодск

3. «Мягка подушка белая…»

Мягка подушка белая,
Легко ему лежать.
Присела я, несмелая,
На узкую кровать.
Прозрачна сетка синяя
У тонкого виска.
Безжизненнее инея
Холодная рука.
Лежи, лежи, недвижимый,
Обещанный судьбе.
Чем тише мы, тем ближе мы
К другому и к себе.
Что плачешь, мальчик маленький?
Закрой глаза свои –
Со снеговой проталинки
Плывущие струи.
Над раною сердечною
Сдвинь рук иероглиф –
И встреть улыбкой вечною
Последний свой отлив.
4.II.1915

4. «Сломана, отброшена и смята…»

Сломана, отброшена и смята
Чья-то – чья? душа или мечта.
Он не тот, она не та – а я-то?
Кажется, и я уже не та.
Был прелестен танец трех пылинок
В дымном нимбе палевых ночей –
Ропот лунных, струнных паутинок,
Сон троим приснившийся – но чей?
Жаль – кому? мы и не мы, и немы.
Жаль – чего? печали даль ясна –
Разве мне – неконченой поэмы,
Только мне – несбывшегося сна.
23.I.1915

5. «Мы – дамы Грустной Маски…»

Мы – дамы Грустной Маски,
Мы – рыцари Тоски –
Мы просим только сказки,
От счастья далеки.
День – в тягостном postiche’е [3]
И суеты, и зла –
Мы ждем Летучей
Мыши Вечернего крыла.
Что в жизни старой нише
Нас пылью занесло –
Сметет Летучей Мыши
Бесшумное крыло.
Боль сердца глуше, тише,
Воздушней ломкий шаг –
Следя Летучей Мыши
Мелькающий зигзаг.
И в юности окраске
Сухие лепестки –
Мы, дамы Грустной Маски,
Мы, рыцари Тоски.
5.IV.1917

СЛОМАННЫЙ ОРГАНЧИК

1. «Вот только это и было…»

Вот только это и было –
Полоска света под дверью.
Гляжу и глазам не верю
Сама же я дверь закрыла.
За дверью – тайное имя,
Мое бессонное горе.
Ему я молюсь в затворе,
Ему я служу во схиме.
К холодному изголовью
Прижмусь – одно остается.
Должно быть, это зовется
В романах – вечной любовью.
Прости моему неверью.
Я чуда ждала — свершилось.
Ведь было же это, было –
Светившееся за дверью.
8.IX.1917

2. Мой город

Трамваев грохот и скрежет,
Горячий мягкий асфальт.
Навязчиво ухо режет
Газетчика звонкий альт.
От двери к двери – любезный,
Вполне корректный отказ.
– Мы можем быть вам полезны,
Но – кто-нибудь знает вас? –
Меня не знает никто там.
О, сердце людей – базальт.
И дальше, к новым воротам,
И снова трамвай, асфальт.
Но этот жестокий город
Такой красивый и свой,
Что каждый мне камень дорог
В пыли его мостовой.
С моста – Далекого Вида
Легла золотая мгла.
И тонет в реке обида,
Уходит боль в купола.
Кто любит, тот не осудит,
Кремнистый не бросит путь.
Мой город милостив будет
К другому кому-нибудь.
28.V.1917

3. «Сразу сегодня дождь не выльется…»

Сразу сегодня дождь не выльется,
Тучи обида не уляжется,
Горестная стихнет, прихилится –
Заново проливнями скажется.
Жалуется громом на боль она,
Реки уносят гневный плач ее.
Только земля и удоволена –
Сонная, пыльная, горячая,
Жадная радуется – сушь ее
Смыта обиженною тучею.
Милая, стоны мои слушая,
Хвалит размеры и созвучия.
5.VII.1917

4. «Опять открылись дождевые лейки…»

Опять открылись дождевые лейки,
А я без зонтика и без приюта.
Пойду хоть на бульварные скамейки,
Под ветками не так меня зальют-то.
Что ни скамейка, то и блузка в строчку.
Придвинусь я к полоске или клетке –
Все порознь разместились, в одиночку,
Никто не рад непрошеной соседке.
Все смотрят недоверчиво и строго
Из-под полей надвинутых, укромных.
Я и не знала, что в Москве так много

Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".