Тщеславная мачеха - [103]

– В монастырь ордена дочерей Богоматери.

– Да. А когда несколько лет назад леди Прюд бросила меня, чтобы выйти за лорда Прюда, я осознал свою ошибку.

– Но вы же были женаты, лорд Уэкленд… как же она могла выйти за другого? Особенно в католической Франции?

– Я не Уэкленд и никакой не лорд, а мистер Смит, живший рядом с Тауэром. Выйдя за меня, леди Прюд потеряла свой титул и стала обыкновенной миссис Смит. – Уэкленд презрительно усмехнулся. – Так продолжаться не могло. Через несколько лет она оставила меня, чтобы вернуться в общество, куда потеряла доступ, выйдя за меня замуж. Я поехал в монастырь за своей дочкой, но монахини сказали, что она умерла. – Уэкленд всхлипнул. – Она была такой милой. Похожая на мою мать, но смуглая, как ее мать, она напоминала цыганку.

– А она была жива, да?

– Но я не знал этого. Если бы знал, я бы… – Уэкленд кивнул, ухмылка на лисьей маске резко контрастировала с его рассказом. – Я скитался по Франции, а потом оказался здесь, в Сен-Жермене, куда в конце концов попадают все изгнанники. Леди Прюд, теперь уже сама вдова, сразу узнала меня. Придумав мне имя и фальшивый титул, она дала мне работу в обмен на мое молчание о ее двоемужии.

– А ваша дочь?

– Она выследила меня, угрожая убить женщину, которая помогла мне…

– Уничтожить ее?

– Да, так она говорила. Я никогда не видел ее с тех пор, как оставил в монастыре. Но несколько недель назад получил письмо; она сообщала, что знает, кто я такой, и пришла вернуть мне мое имя – простого мистера Смита – и совершить правосудие над женщиной, которая отделалась от нее. Я думал, что это Аурелия, поскольку письмо пришло за день до ее появления, но теперь сомневаюсь. Это может быть любая из здешних молодых женщин… Леонора Смит например. Ведь у нее такая же фамилия, как у меня.

– Леди Прюд оставила для этой таинственной девушки записку в исповедальне приходской церкви, верно? – торопливо заговорила Элпью. Она хотела располагать полной информацией, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу. – Леди Прюд сказала вашей дочери, что мачеха, обидевшая ее, была писательницей, после чего леди Мердо-Мактавиш, графиню и меня отправили в Бастилию ради нашей же безопасности?

– Да, таков был план.

– Затем, после того как леди Мердо-Мактавиш встретила свой страшный конец, леди Прюд охватила паника. Она сообразила, что события выходят из-под контроля. И тогда сделала так, чтобы ее арестовали?

– Я дал ей знать, что она ошиблась с Аурелией и Изабеллой. – Уэкленд плакал под маской лисы. – Затем я оставил в исповедальне еще одну записку для нее, где написал всю правду, но она за ней так и не пришла.

– Значит, девушка все еще полагает, что графиня ее мачеха?

Когда они сделали разворот на носочках, в бальный зал вошел доктор Стикуорт. К нему направилась пошатывающаяся Люси Уиппингем, и доктор круто развернулся.

– Вернись, Стики! – воскликнула Люси, устремляясь за ним. – Ублюдок! – Остановившись на пороге, она запустила ему вслед пустой бокал. – Хотя мать и назвала тебя Гектором, это не означает, что ты можешь трахать все попадающееся тебе на глаза, надутый мерзавец.

Гектор!

Так французы называют валета бубен. Оставив Уэкленда, Элпью подхватила юбки и бросилась в погоню за доктором.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Фрикасе – разновидность рагу.

Графиня попыталась сориентироваться в темноте. Она слышала, как падают капли с отсыревших сводов неиспользуемой темницы. Стены были влажными и скользкими на ощупь. Леди Анастасия решила, что ее камера, вероятно, примыкает ко рву с водой.

Она наугад добралась до двери – тяжелой, дубовой, с маленькой ржавой решеткой. Сквозь нее графиня разглядела только другие темные сырые стены. Порез на руке ныл.

И почему она, как Элпью, не носит с собой трутницу? Сейчас хотя бы зажгла свечку.

Все так же ощупью графиня начала искать каменную скамью. В старых темницах в камерах всегда было какое-нибудь сиденье. Она продвигалась вперед – дюйм за дюймом – и когда ударилась коленями о каменный выступ, одновременно под руки ей попалось что-то мягкое. Одежда. Графиня потрогала ее – влажная, но не насквозь. Подняла, ощупала. Женское платье. И явно лежит здесь не более нескольких часов. Сшито из тонкого муслина. Но зачем вообще его сюда положили? Графиня бросила платье на скамью.

Среди разноголосой капели послышался новый звук. Едва различимый. Шаги. Легкие. Кто-то шел в атласных туфельках, а не в тяжелых мужских сапогах, и все ближе и ближе.

Графиня встала у двери.

В замочной скважине медленно повернулся ключ. Затаив дыхание, графиня ждала. Как только дверь откроется, она попытается бежать.

Дверь чуть-чуть приоткрылась. Графиня приготовилась к броску. Скосила глаза в проем.

Различила она лишь смутные очертания женской юбки. Скудный свет падал на тускло поблескивавшее лезвие.

– Мачеха! – позвал нежный женский голосок. – Ты здесь? – Графиня снова прижалась к стене и присела. – Ты уничтожила меня, драгоценная мачеха, а теперь я вернулась, чтобы уничтожить тебя.

В чем, собственно, дело? Графиня никогда не имела приемных детей. Единственной, кого она, так сказать, удочерила, была Элпью, чьи родители умерли во время Великой чумы.