Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты) - [30]

— Как ты посмел, сопляк! — взревел Папик могучим голосом, продолжая набирать децибельные голосовые обороты. — В моем детском доме! — От возмущения он даже привстал.

— Это не ваш детдом, он государственный, — выкрикнул в ответ Валерка.

Что тут началось. Простая фраза подействовала на директора как красная тряпка на быка. Он весь напыжился, как клоп, на висках у него вздулись синие жилки, свекольного цвета желваки пошли ходуном. Казалось, его сейчас вот-вот прорвет бурным, неуправляемым словесным потоком, и так оно случилось. Папа вскочил как ужаленный со своего стула, брызгая слюной и стуча кулаком по столу, он открыл рот с тараканьими усами. Маркиза вскинула выщипанные тонкие брови, негодующе уставилась на нас, словно мы у нее сперли кошелек с деньгами.

— Он еще скалится в моем кабинете, — взревел Папа, чуть ли не топая от негодования ногами. — Я научу тебя уважать старших! — Я пытался что-то вставить, но словоизвержение Папы было неудержимо. — Екатерина Васильевна, — обратился он к Маркизе, переводя дыхание, — срочно ко мне Николая Тимофеевича.

— Сейчас, — и Маркиза в два счета испарилась из кабинета, оставив после себя приторно-сладкий запах духов.

— Зачем вы вызываете Гаврилова? — поинтересовалась Марго, подходя к директорскому столу. — Если для того, чтобы засадить парней в изолятор, то я категорически против, — ее голос звучал уверенно и непоколебимо. — Изолятор — это антипедагогично.

Лицо Папы снова пошло бурыми пятнами.

— Маргарита Николаевна, — он мрачно и недовольно посмотрел на Марго. — Прошу вас — без наставлений. Вы разве не видите, что себе позволяет этот наглец, — и он ткнул пальцем на Комара.

— Что я такого себе позволил? — возмутился Валерка. — Попросил только не разлучать меня с другом.

Папа молча открывал и закрывал рот, как будто не мог найти слов, чтобы выразить свое негодование. У меня в животе похолодело от страха. Наконец директор вышел из состояния ступора, оклемавшись, прыжком подскочил к Комару и стукнул его рукой со всей силы.

— Размахался руками, — Валерка вытирал кровь с разбитой губы. — Думаешь, придурок, если директор, то все можно.

— Что? — рявкнул Колобов, разбрызгивая слюни налево и направо. — Я тебя пришибу, как таракана!

— И лет на десять сядешь, — остудил пыл директора невозмутимый тон Комара. — Напугал. Не таких грозных видели, и ничего — живы.

Комар выглядел бледнее обычного, но весьма решительно. Папа схватил Валерку за шиворот и с силой потащил из кабинета. Он с грохотом открыл дверь, чуть не сорвав ее с петель. Я как увидел Папу — взгляд дикий, волосы всклокочены — сразу понял, нам с Валеркой пришел полный капздец.

— Ты у меня землю грызть будешь! — задыхаясь, кричал Папа, пиная ногами Комара. — Я тебя в изоляторе сгною! Будешь у меня там до Нового года париться.

Мы с Марго выскочили за директором в коридор, там уже находились Маркиза с Гиббоном.

— Тимофеевич, на неделю этого гаденыы-ш-ш-ша, — он ткнул пальцем в Комара, — в изолятор, и дружка его заодно прихвати, пусть подумают над своим вызывающим поведением.

В коридоре собралось уже большое количество зрителей, среди них я увидел ехидную довольную ухмылку Щуки. Все с интересом лицезрели картину “Папа в бешенстве”. Маркиза что-то пискнула, но ее никто не слушал.

— Я напишу Горбачеву. Ты вылетишь из Клюшки в три счета! — не унимался, грозился Комар.

Я посмотрел на Папу и увидел в его глазах испуг, вспомнились слова Комара: “Я бомба замедленного действия!”

— Однако новенькие дают, — воскликнул кто-то восторженно.

— Затухни, Зажигалка, — мрачно выдавил сквозь зубы Щука. — Не три губы, если хочешь, чтобы были целы зубы.

Бедный пацан по имени Зажигалка мгновенно заткнулся.

— Тимофеевич, уведите их быстрее, — взмолилась Марго, боясь, чтобы Комар чего-то еще такого не отчебучил.

Гиббон клешнями вцепился в наши руки и повел по коридору. Нас молчаливо провожала толпа сочувствующих лиц.

Изолятором оказался бывший туалет в подвале. Я сразу оценил одноместный “люкс”. В особый восторг меня привел горько-прокислый фекальный воздух. “Глюк неповторимый”, — горько пошутил я про себя. От перспективы провести в этом одноместном номере бесплатно неделю я вначале очумел, но потом смирился — со мной же будет Комар. Жить негде, вот и живешь где попало, а в народе почему-то называют бомжом.

— Ну, как санаторий? Стучать в дверь бесполезно, все равно никто не услышит. Вам здесь понравится, — закрывая нас на амбарный замок, съехидничал Гиббон.

— Нам уже нравится, мы просто в диком восторге, — в унисон крикнул Комар и стукнул в дверь ногой.

В углу “люкса” валялись скомканный, свалявшийся матрац и такая же страшная ватная подушка без наволочки. Через пятнадцать минут нас уже слегка подташнивало, а у меня еще в придачу заломило в висках.

— Через тройку дней мы станем с тобой кончеными наркоманами, — горько заключил я.

— М-д-а-а, — скорбно протянул Комар. — Может, здесь все-таки принято подавать чашечку кофе на сон грядущий, как в лучших домах Европы.

На двери, обитой проржавленным листом железа, кто-то коряво нацарапал гвоздем: “Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг”.