Трудный переход - [35]

— Не плачь, родная, теперь мы снова вместе. А где же наши богатыри?

Малыши стояли насупившись, не понимая, почему это плачут дед и мать. Они не узнавали в этом худом человеке в военной форме своего отца. Караман подошел к детям, присел на карточки и, обняв их одной рукой, принялся целовать и трепать их выбритые наголо головки.

В молчании смотрели аульчане на эту встречу, вытирали невольные слезы: у каждого кто-то был на фронте.

В этот день в дом Карамана один за другим приходили колхозники. Зауре едва успевала подавать чай. Не было конца рассказам и расспросам. Почти каждый спрашивал, не встречал ли Караман на дорогах войны его сына, брата, мужа.

До поздней ночи горел свет в доме, не спали возбужденные приездом отца ребятишки. И только когда закрылась дверь за последним гостем и уснули утомленные суетой дети, Караман обнял Зауре. Почувствовал, как гулко бьется сердце в ее груди, ощутил знакомое тепло ее рук, вспомнил, как в окопах в перерывах между боями мечтал о ней.

— Караман, ты дома! А мне все кажется, что это сон, — всхлипывая, шептала Зауре.

Горячими поцелуями Караман осушил ее слезы.

Чуть свет семья Карамана поднялась в радостном настроении. Зауре принялась готовить обильный по тем временам завтрак. Дети, перебравшись в постель отца, то обнимали его, то кувыркались, то дурачились друг с другом. Увидев его искалеченную руку, спрашивали, почему на войне люди убивают друг друга, что случилось с рукой и вырастет ли она вновь. Счастливый Караман лишь хохотал в ответ на эти наивные вопросы, но изредка словно тучка налетала на его лицо.

— Хватит их баловать! Пора подниматься! Ты сейчас сам похож на ребенка, — притворно строго, но не сдерживая улыбки, обратилась Зауре к мужу.

— Ты права, моя повелительница! Но разве с этими бесенятами что-нибудь можно сделать? А ну, джигиты, подъем!

Дети с визгом бросились к матери. Одевшись, Караман подсел к отцу и заботливо спросил:

— Вы спите, отец? Вставайте, уже завтрак готов. Вам плохо?

Калкаман тяжело повернул голову, пристально посмотрел на сына и прерывисто заговорил:

— Вот и дождался я тебя, сынок! Позови сюда Зауреш. И внучат позови. Посмотрю на всех вас и скажу, пока во мне есть еще силы.

К постели аксакала подошла Зауре, притихшие дети прижались к ней.

— Чувствую, что покидаю этот мир. Я прожил долгую жизнь, видел много горя, под старость увидел и счастье. Я ухожу спокойным за вас, — тихо проговорил Калкаман, перевел свой взгляд на Зауре: — О, келин, ты была заботливой невесткой. Твою теплоту я особенно почувствовал, когда Караман был на фронте. Спасибо тебе за это.

Старик поочередно поцеловал всех и произнес:

— Когда я умру, похороните меня рядом с моей старухой. Давно уж она ждет меня.

Он закрыл глаза и, не приходя в сознание, ушел из жизни.

Прошел месяц после похорон старого Калкамана. Раны Карамана постепенно заживали, только в непогоду ныло плечо, да беспокоил оставшийся осколок. Не привыкший сидеть сложа руки, он вставал на рассвете, возился с ребятишками, которые, словно цыплята, ходили за ним по пятам, помогал Зауре по хозяйству.

Председателем в колхозе работал опытный, знающий человек. Поразмыслив, Караман пошел к нему и попросил направить его на любую работу. В кабинете председателя сидел Жарлыбай и несколько членов правления. Жарлыбай только что вернулся с отгона в Каракумской пустыне.

Председатель улыбнулся:

— Караман, дорогой, мы недавно говорили о тебе. Решили назначить тебя заведующим животноводческой фермой. Согласен?

Караман смутился:

— Как же так? Ведь этим делом занимается Жарлыбай. Я могу пойти и чабаном. — Караман вопросительно посмотрел на Жарлыбая.

— Я трудился там, пока не было более подходящего человека. Думаешь, мне легко: я и грамоту-то еле-еле осилил. Да и голова после контузии у меня частенько побаливает. Для меня дело найдется. А ты отдохнул — теперь берись за дело, — ответил тот.

Через несколько дней семьи Карамана и Жарлыбая отправились на отгон. У Карамана было радостное чувство возвращения в далекую юность. Все здесь родное и знакомое…

В высоком небе заливались жаворонки. Копыта лошадей утопали в душистой траве, яркие головки цветов приветливо кивали навстречу. И не верилось, что где-то идут бои, грохочут снаряды, рвутся, уродуя землю, бомбы, огонь пожирает города, села, леса, в воздухе запах гари и смерти, а здесь тишина, чистота, синева…

— Кареке, — окликнул Карамана Жарлыбай. — Смотрите, вон наша юрта. Помните ее? Это та самая, которую вы поставили в день нашей свадьбы. А помните, как подшучивала надо мной женге?

Они весело рассмеялись.

— А я вспоминаю твою орлиную осанку тех дней, когда ты привел в юрту Бибигуль. Такой был вид, словно ты одержал победу над десятью батырами, — пошутил Караман.

— А он и доказал, что батыр. Не напрасно я сватала за него Бибигуль. Теперь ты с ним не шути, — Зауре шутливо погрозила пальцем мужу.

— Сдаюсь, сдаюсь, Жарлыбай. Ты молод, но тебе пришлось много пережить и увидеть. Не забывай ни о плохом, ни о хорошем. Знай цену добру и злу. Да, вот мы и приехали.

Навстречу им выбежала Бибигуль. Она подошла к Зауре, помогла ей спешиться, расцеловала. Из юрты выбежали дети. Меньшие вьюнами обвили ноги отца. Жарлыбай взял на руки малышей: