Трудные годы советской биологии - [24]

В первые же дни после моего снятия с работы я получил предложение от одного деятеля написать за хорошую мзду литературный обзор к его докторской диссертации. Опыт Сонечки Мармеладовой меня не вдохновлял, и я отказался, возможно потому, что совершенно не представлял, какие тернии ждут меня на пути к трудоустройству. Дело в том, что единственный грех (кроме национальной принадлежности), который за мной числился, — это «плохие отношения» с Лепешинской. Никаких претензий в отношении моей исследовательской деятельности никто из власть предержащих мне не предъявлял, и при отчислении из института я получил за подписью нового директора ВИЭМ Д. А. Бирюкова, сменившего на этом посту Насонова, и председателя месткома С. А. Нейфаха отличную характеристику. Однако вскоре над нами нависла новая угроза.

В первом разделе я уже писал, что вслед за тремя генеральными сессиями — лысенковской (1948), лепешинковской и быковской[8] (1950) пошли в ход микросессии, организуемые отдельными вузами и институтами биологического, сельскохозяйственного и медицинского профиля для самоочищения от идеологической скверны в огне критики и самокритики. Через некоторое время после ликвидации Отдела общей морфологии ВИЭМ нам стало известно, что подобное мероприятие собираются провести 9-14 декабря 1950 г. в Физиологическом институте им. А. А. Ухтомского при Ленинградском университете.

Этот небольшой институт был создан на базе школы Н. Е. Введенского и А. А. Ухтомского, развивавшей учение о парабиозе, трактующее о сходной смене функциональных фаз при реакции возбудимых тканей на действие разнообразных раздражителей. Учение Введенского-Ухтомского было принято в лоно павловской физиологии. В его составе находилась лаборатория гистофизиологии, руководимая Д. Н. Насоновым. Далее мы узнали, что на этом сборище готовится разгром созданной Насоновым и мной теории паранекроза и денатурационной теории повреждения с объявлением их идеалистическими и методологически порочными. Если бы это удалось, то мои попытки получить место в каком-либо научном институте или учебном заведении были бы совершенно безнадежными. Поэтому я с большой тревогой ждал конференции. Хотя я не имел отношения к этому институту и вообще был свободным человеком, так как шел четвертый месяц моей безработицы, все же счел необходимым принять участие в конференции, чтобы попытаться защитить наше учение от предания его идеологической, а может быть и политической анафеме.

Стенографический отчет конференции помещен в № 6 «Вестника Ленинградского университета» за 1951 год. «Цель конференции заключалась в критическом рассмотрении теоретических основ научных исследований, ведущихся в Институте под углом зрения решений сессии Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященной проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова» (с. 3). Вводные доклады сделали бывший директор Института М. И. Виноградов и директор Н. В. Голиков. Доклады были насыщены методологической критикой сотрудников Института с обвинениями разной увесистости. В докладе Виноградова больше всего разносу подверглась наша теория паранекроза. Это явно было рентабельно, так как незадолго до этого Д. Н. Насонов был снят с поста директора ВИЭМ, руководимые им Отдел общей морфологии ВИЭМ и кафедра общей и сравнительной гистологии в ЛГУ были ликвидированы, грехи его по отношению к Лепешинской не были отпущены.

Виноградов прежде всего ополчился против широко признававшегося до тех пор физиологами, в том числе и им самим, идейного родства учения о паранекрозе с учением Введенского-Ухтомского о парабиозе. Далее он объявил, что «монография его (Насонова. — В. А.)и Александрова не оставляет сомнения в том, что истинными отцами „паранекроза“ были И. Мюллер, Ферворн, Бетэ и что именно их взгляды — взгляды физиологических идеалистов — наложили решающий отпечаток на концепцию Д. Н. Насонова и оказались перенесенными на советскую почву» (с. 21). Нагромоздив еще ряд обвинений в адрес нашей концепции по методу спора с выдуманным дураком, Виноградов заключает: «Теория „паранекроза“ несовместима с нашими представлениями о характере и направлении жизненного процесса, она несовместима с учением Введенского, а через него — и с учением Павлова. Марксистская наука не может мириться с подобными „теориямим“» (с. 24). Это была многообещающая запевка.

На заседаниях конференции маленького института присутствовало в среднем 500 человек, на отдельных заседаниях свыше 700, выступило в прениях 39 человек. Из них семеро не упустили возможность продемонстрировать свою преданность передовой науке, набросившись с бранью на паранекроз, в их числе — К. М. Быков, И. И. Презент, Б. П. Токин, С. И. Гальперин, К. М. Завадский, П. В. Макаров, А. Н. Трифонова. Большинство из них никакого отношения к Институту и к данному разделу биологии не имели. На разные лады, с разными добавлениями пережевывалось обвинение в физиологическом идеализме, чуждости учению Введенского-Ухтомского, часто с расчетом на убой.

Иллюстрирую это несколькими цитатами.

Профессор Токин: «…я не могу понять ряд положений, высказанных профессором Д. Н. Насоновым и его учениками, которые, как мнедумается, имеют огромное отрицательное значение для медицины, для различных отраслей практики»