Трудно быть взрослой - [6]

Если Лена, как в дальний поход, ездила на факультет сдавать очередной экзамен, то Ирка носилась без отдыха, опьянённая весной, новой влюблённостью, теперь уже в какого-то аспиранта, и переполненная энергией. Однажды она влетела в комнату и, думая обрадовать Лену, бухнула:

- Знаешь, Стас сейчас о тебе спрашивал! А он шикарный всё же мэн такая курточка! Наводил справки: можно, дескать, зайти, тетрадь какую-то, говорит, забрать надо...

Лена достала из шкафа пухлую тетрадь и спокойно сказала:

- На, отдай ему и скажи очень внятно, что если он ещё раз попытается, как недавно, поздороваться со мной при встрече, я ему в лицо плюну при всех. Так и скажи.

Говоря это, Лена вдруг заметила, что ненависть где-то там, внутри, шевельнулась вяло, чуть-чуть. И рассердилась на себя за это.

8

Экзамены приближались к концу.

Многие в общежитии уже упаковали вещи, собираясь домой или в стройотряды. Надо было подготавливать позиции. Нелегко оказалось сочинить правдоподобную ложь домой. Лена чуть ли не целый день сидела над бумагой, нарвала её целую корзину и наконец коротко написала, что пока остаётся в Москве, а может быть, и на всё лето - будет работать в студенческом трудовом отряде на телеграфе и потом проходить практику в Подмосковье. Сразу же пришлось прозрачно намекнуть на то, что заработки у разносчиц телеграмм и практиканток не ахти, и потому она надеется на их помощь.

Вторая задача решалась полегче. Администраторша этажа, Лилия Петровна, была землячкой, тоже из-под Красноярска (поэтому Лена и жила уже на первом курсе в двухместке), и сразу же успокоила Лену:

- Живи, живи, деточка, хоть всё лето, хоть не всё - как хочешь. А абитуру, не бойся, не подселю, найдется им место.

И вскоре Лена начала жить одна. Теперь можно было запереться на два оборота, раздеться догола и спокойно отдыхать, отдыхать, никого не боясь. Она теперь без отвращения, а даже с каким-то любопытством рассматривала свой живот, уже заметный, круглый, смешной. Рассматривала в зеркале всё своё худенькое тело, припухшие маленькие груди, резкие ключицы и иронически шептала:

- Да-а, женщина, ничего не скажешь - высший сорт... Просто шик!

Когда надо было выходить, она затягивалась, надевала один из своих модных балахонов и когда шла, старалась ступать ногами легко и прямо, и от этого походка её выглядела странно напряжённой.

По её расчетам, если брать во внимание все эти сдавливания, это должно было произойти раньше срока - в конце августа. В крайнем случае она намеревалась искусственно ускорить роды - способы изучила. До конца каникул оставалось не так уж много времени.

Иногда, раскинувшись, обнаженная, на постели, она решалась представить себе, как всё это произойдет, как она всё это сделает. Но сразу же всплывал в памяти тот омерзительный сон, и её начинало выворачивать от страха и отвращения.

Судьба приготовила ей ещё одно испытание. Как-то утром она нашла под дверью телеграмму: "Буду проездом Москве встречай Галя". Пришлось затягиваться в инквизиторский корсет, все три дня, пока сестра жила с ней, быть в напряжении, уходить утром якобы на телеграф и вообще поминутно лгать. Когда Галя укатила на юг, Лена отлеживалась на постели весь день и, прислушиваясь к звонким голосам абитуриентов в коридоре, молила:

- Скорей бы, скорей!..

9

В последние дни на неё начало давить одиночество.

Особенно по вечерам, когда зной первых августовских дней растворялся и город расправлял плечи, она, накинув халатик, часами сидела на подоконнике раскрытого окна. Внизу весело играли в волейбол, кричали жизнерадостные люди, а потом, когда темнело, гуляли парочки, доносился звон гитары, тихий говор, смех и даже, как ей казалось, - звуки поцелуев, заставлявшие её вздрагивать. В переносице щекотало, и от подступавших слёз начиналась резь в глазах. Позже, ночью, от одиночества сжимал сердце страх, и она вынуждена была включать и свет, и магнитофон.

В один из вечеров, в субботу, она шла из столовой, заметила афишу и поразилась названию фильма - "Не крадите моего ребёнка!" Киноконцертный зал был здесь же, рядом со столовой, и она торопливо купила билет. Фильм оказался американским. Юную красивую девушку, прикинувшись влюблённым и влюбив её в себя, соблазняет по поручению какой-то фирмы парень. Ребёнок, который должен родиться, уже продан за большие деньги богатому бездетному семейству. Всё это раскрывается, и молодая мать отчаянно борется за своего ребёнка...

Лена, затаив дыхание, смотрела на экран: "Почему она не возненавидела этого ребёнка? Ведь парня-то она до отвращения возненавидела. А ребёнок же от него... Надумали? Я-то ненавижу обоих... Обоих? Да! Да!" Лена старалась почувствовать свою ненависть и, когда представляла усы Стаса, передёргивалась, но, как ни старалась, она никак не могла представить реально своего ребёнка... "Ненавижу я его или нет?"

Он начинал уже шевелиться, нет-нет и толкнётся мягко, но настойчиво. И каждый раз Лена замирала - началось?

Однажды она лежала, листая какую-то книгу, и вдруг вспомнила о сумке. ещё тогда, продумывая свой план, она наметила и сумку, и совок, и даже вокзал, с которого поедет - с Казанского, потому что ездила по этой дороге и запомнила густой лес сразу за городом. Она всё это наметила, а вот сумку до сих пор не приготовила. Лена потыкалась по углам, сознавая, что зря - у неё кроме чемодана и портфеля ничего не было. Пришлось затягиваться и тащиться в магазин. Там она как-то деловито и не торопясь выбрала клеенчатую вместительную сумку и неожиданно, в последний момент, ещё и огромный целлофановый пакет.