Трудно быть хорошим - [119]

Дня три Эмма не могла успокоиться, все оплакивала свой старый дом и прошлую, ушедшую навсегда жизнь. Слезы все время стояли в глазах, делая расплывчатой фигуру Этона и все вокруг. Они были единственной отдушиной и в то же время позором. Слезы о прошлой жизни, об одиночестве, слезы о холодности и равнодушии этого ребенка.

Но надо держать себя в руках. Усилием воли Эмма заставила себя встряхнуться, позвонила Хаггану из бакалейной лавки и попросила прислать человека скосить разросшуюся у дома траву. Мужчина пришел, споро выполнил работу. Эмма заплатила ему пять долларов и напоследок спросила, не продается ли где собака. Размышляя, он окинул взглядом поле, сплюнул в траву и ничего не ответил, но на следующий день принес щенка. Янтарного цвета, с коротенькой шерсткой и длинными поникшими, словно отжившие осенние листья, ушами, тот был очень хорош. Эмма не знала, что это за порода. Возможно, он беспородный, этот щенок, заблудившийся и бездомный, как Этон. Собаку звали Бин.

Желая доставить Этону удовольствие, Эмма наняла одного негра, и тот сделал качели из валявшейся в сарае старой шины. Повесил их во дворе, со стороны кухни, на ветке огромного камедного дерева.

Занимаясь домашними делами, Эмма теперь часто наблюдала за мальчиком. Он мог часами качаться на качелях, а Бин, визжа и лая, крутился и прыгал вокруг, пытаясь схватить Этона за босую ножку. Иногда до Эммы доносилось слабое, неотчетливое бормотание. Неужели Этон говорит с Бином? Или это обычная детская возня с животными? Слушая бормотание Этона, Эмма мучительно остро ощущала, как изголодалась по общению, нежности и ласке. И поймала себя на мысли, что с радостью поменялась бы сейчас местами с Бином, чтобы только иметь возможность бегать вокруг ребенка и слушать его голос.

Целыми днями Этон проводил на качелях. Как-то днем прибираясь в доме, Эмма вдруг услышала громкий плач. Сначала ей показалось, что это визжит Бин. Выскочив на улицу, она стремительно подлетела к ребенку и тщательнейшим образом осмотрела все его маленькое тело, пока, наконец, не нашла на ручке след от укуса пчелы — маленький красный волдырь с черной сердцевинкой. Вытащив жало, протерла ранку раствором питьевой соды. Все это время мальчик стоял, отвернувшись и от боли затаив дыхание.

— Тихо, тихо, мой маленький. Ну, вот и все. Скоро пройдет. Не волнуйся, — шептала Эмма, обрабатывая ранку и ласково поглаживая ребенка. Закончив, она обняла хрупкое тельце малыша и осторожно коснулась губами его волос. От Этона исходил еле уловимый запах земли, листьев и Бина. Точно так пах Джимми. Ей даже показалось на мгновение, что это его она держит в своих объятиях. Но тут же опомнилась, почувствовав, как напрягся Этон. В каждой клеточке его тела Эмма почувствовала враждебность по отношению к себе, к своему голосу, рукам, губам, посмевшим поцеловать его. Ну как, как мог он, этот четырехлетний ребенок, быть таким несгибаемым, таким холодным и равнодушным? Почему за столько времени ни разу не почувствовал он потребности в ней?

Сначала ей казалось, что она поймала какую-то дикую птичку или существо, до сих пор не виданное. Но с течением времени поняла, что сама странным образом взята в плен. Она была полностью в его власти. В каком бы уголке дома ни находилась, что бы ни делала, спокойствие обретала, лишь когда Этон находился в поле ее зрения. Наблюдать за ним доставляло ей истинное удовольствие. Мальчик был чудо как хорош. Подвижный, ловкий, гибкий. Нежный румянец появлялся у него на щеках, когда он носился по саду или гонял рябых цыпляток, устроивших себе гнездо в сарае. Эмма запрещала ему подходить к кромке пруда, если ее нет поблизости. Но, стоя на достаточном расстоянии от воды, он все же умудрялся длинной веткой выуживать из пруда ряску, скатывал ее в шарики и бросал в кур. Ножки и руки его, все в комариных укусах, были исцарапаны колючим кустарником. Когда Этон кушал, сидя перед ней на кухне, Эмма жадно вдыхала исходящие от него запахи пыли, резины и собаки. Даже после того, как из их жизни ушел Бин, запах остался. Случилось это где-то в первых числах июня.

Выглянув в окно, Эмма вдруг увидела, как Этон наклонился над чем-то у дороги. И почему-то сразу поняла, что произошло. Даже не взглянув, поняла. И поспешила к Этону, стоящему на коленях перед съежившимся телом собаки. Мальчик тихонько дотрагивался пальчиком до носа Бина и его длинных ушей. Слава богу, машина не изуродовала и не окровавила несчастного пса. Была лишь небольшая ранка на голове. Эмма бережно подняла собаку и перенесла ее с дороги в кювет.

— Иди домой, Этон, — сказала Эмма. — Бину мы уже ничем не сможем помочь.

Но Этон не двинулся с места. Впервые он не подчинился. Подождав еще немного, Эмма поднялась и, оставив Этона у собаки, пошла к дому. На крыльце остановилась. Она была совершенно подавлена, ничего не видела и не слышала. В голове вертелись обрывки воспоминаний о дне, когда погибла Рэчел. Наконец, очнувшись, увидела идущего по дороге негра, поспешила к нему и попросила, чтобы тот похоронил собаку. Где-нибудь в лесу, неподалеку от дома.

Этон стоял будто в оцепенении и молча наблюдал, как старик достал кусочек проволоки и положил Бина на тачку, привязал его к ней и медленно двинулся к лесу. Тачка с Бином тряслась и подпрыгивала, катясь по гравию, до того мал и легок был щенок. Старик толкал тачку перед собой и с трудом волочил ноги. А Этон, как во сне, следовал за ним.