Трудно быть хорошим - [121]

Вдруг, как острая боль, пронзила Эмму догадка, что Этон рос в приюте до тех пор, пока не появился у Сэма и Ардис. Как же раньше она не догадалась! Ведь сколько раз держала в руках его вещи, игрушки. Она вспомнила чернильные буквы на поле его тенниски — «Р. М.» — и подумала, что тот еле уловимый запах бездомного щенка, что она тщетно пыталась вывести с помощью мыла и щетки, останется с ним до тех пор, пока не оттает его сердце, не обогреется любовью.

Эмма сидела на полу и гладила обтянутый брезентом чемодан. Он был грязный и липкий. Она механически подняла вещички, сложила и снова положила в чемодан. Ноги затекли. Появилась ноющая боль в коленях.

Никогда, никогда не назовет он эту комнату своей. Или собаку своей. Или человека. За свою короткую жизнь, всего за четыре года, этот человечек понял и на себе прочувствовал то, на что у нее ушла вся жизнь. Восемьдесят лет, чтобы понять следующее: доверяясь другим, ты рискуешь быть преданным, уничтоженным.

Эмма все еще сидела на полу, и ей казалось, что каждая вещь одухотворена его волей, волей против нее, против этой комнаты и всего дома. Этон, как в оболочку, заключен в свое маленькое тельце, в старенький потертый чужой чемодан, в коробку из-под игрушек, тоже чужую.

Она с трудом поднялась, боль в ногах сразу же прошла. Ребенок, лишенный дара чувствовать, любить, переживать… Нет, он не такой, как малыш племянницы миссис Элис. Этон хотел, он пытался привыкнуть и полюбить, но затем понял, что это никому не нужно. И замкнулся в себе. Когда в очередной раз его предали и привезли сюда, он был собран и неуязвим. И если на его глазах рухнет камин, как в ее старом доме, он останется спокойным и равнодушным. Сердце не разорвется на части, сердце, которое никогда и никому он уже не доверит.

Потихоньку она перебралась в кресло-качалку и долго сидела там, оплакивая прошлое и настоящее внука, а заодно и свою жизнь.

За окном, примостившись на карнизе, весело чирикали воробьи. Солнце ярко освещало душную комнату. Лучи его легли Эмме на колени. Раскачиваясь в кресле и наблюдая, как полоска света сменяется тенью, она пыталась задержать луч солнца в подоле платья.

Ей стало страшно. Страшно от сознания того, что четырехлетний Этон намного старше ее. Он больше познал в этой жизни. Поэтому она продолжала раскачиваться и наблюдать за игрой солнечных зайчиков. Все равно он не поверит ей.

Из сада доносился скрип качелей, она слышала, как трется цепь о ветви дерева, и попыталась раскачаться в такт движению качелей.

Наконец усилием воли она заставила себя встать и вышла в сад. Все как во сне. Заметив ее, Этон перестал раскачиваться. Но глаза не поднял. Так и сидел в подвешенном состоянии, уставившись в землю. Тут Эмма очнулась. Оцепенение разом прошло. Но все же она еще робела. Тяжело говорить о любви, если не знаешь наверняка — любишь ли и полюбишь ли когда-нибудь. Да и поймет ли он? Знает ли, что такое любовь?

Наконец она решилась.

— Я твоя бабушка, Этон. Посмотри на меня, — прошептала она.

Этон, не меняя выражения, смотрел в землю. Ей вдруг показалось, что все, кого она любила, все ее дети, воплотились сейчас в эту маленькую раскачивающуюся фигурку, способную своей враждебностью перечеркнуть всю ее жизнь.

— Этон! Выслушай! У меня никого не осталось, кроме тебя! — она вновь почувствовала ставший родным запах щенка, все еще живший в пыли. — Послушай! Когда-то у меня был Сэм, но он женился на Ардис, уехал с ней и теперь вряд ли вернется. У них есть Стив, Тодд и Глория, но я едва ли увижу их когда-нибудь. — На секунду она замолчала. — У меня есть еще один мальчик — Джимми. Но он живет в Калифорнии и у него очень больная жена. Поэтому он никогда не приедет ко мне. Никогда, Этон, никогда. У меня была еще одна девочка — Рэчел. Она выросла и родила твою маму. Но она умерла. Умерла, как и Бин. Теперь ты знаешь, как это бывает. Поэтому и она никогда не вернется. У меня был муж, как у Ардис есть Сэм. Но он тоже умер. — Помолчав, она добавила: — И он никогда не вернется.

Эмма отчаянно держалась за качели, чтобы не рухнуть на землю. Силы покидали ее.

— Никого у меня нет на делом свете, кроме тебя, Этон. Они поручили тебя мне, а меня — тебе. Я теперь твоя, а ты — мой навсегда. Никогда, слышишь, никогда не отдам я тебя им! Если Сэм и Ардис приедут и захотят забрать тебя, я не позволю им. Я закрою все окна и двери. А если они сломают их, я спрячу тебя. А если они все же найдут тебя, мы возьмемся за руки и побежим что есть сил через поле в лес. И если они настигнут нас, я буду драться с ними. Я буду драться с собственным сыном! Я стара, но еще сильна. Гораздо сильнее, чем ты думаешь.

Ноги онемели, руки уже не держали ее. Казалось, она медленно уходит в землю.

— Даже если твоя родная мать приедет за тобой, и с ней я буду драться. Я скажу ей… Я скажу ей, что ты мой. Только мой. Ничто не способно разлучить нас. — Ее голос дрожал. Слова с трудом складывались в фразы. Грудь разрывали беззвучные рыдания.

— Я никогда не умру. И не оставлю тебя. Я обещаю тебе не умирать. А когда ты вырастешь, ты поможешь мне.

Она взяла его личико в свои дрожащие руки. Повернула к себе.